Горец. Оружейный барон
Шрифт:
Давно я так не сидел душевно в хорошей компании. Остатний раз как домой после дембеля вернулся. Из Российской еще армии…
– Черный во-о-о-орон, что ты вье-о-о-ошься… да над моею-у-у-у головоо-о-о-о-о-ой. А ты добы-ы-ы-ычи не дождешься… Черный во-о-о-орон, я не твой, – затянул я под настроение.
– Это на каковском языке? – спросил икнувший Шпрок. – На рецкий вроде не похоже?
– На нашем… На горском… – ответил я и прекратил петь, обломался.
Вот так и прокалываются Штирлицы, блин… на буденновке и на волочащемся по мостовой парашюте. А Шпрок клятый
– Давай я тебя спать отведу, – встал Эллпе и заботливо взял меня за плечи. – Тебе не помешает.
После совещания майор Многан энергично закрутил многоплановую перекрестную операцию по прикрытию наших задниц. Опыт – великая вещь! Его не пропьешь и не потеряешь.
Для начала обвешковали место происшествия и по вешкам пустили красный шнур для заметности. Запретная зона, так сказать.
Потом мишенная команда разбрелась по полю и где находила хоть самый малый фрагмент злосчастной пушки, втыкала рядом с ним вешку с красной тряпкой, ничего не трогая. Пусть инженеры потом голову ломают, почему колесо от пушки улетело на двести метров. А где находился фрагмент от тел несчастных канониров, то вешка втыкалась с желтой тряпкой.
Одновременно фельдшер составлял протокол телесных повреждений погибших, а погиб весь расчет – шесть канониров и техник-испытатель с завода. Троих вообще ложками в котелки собирали. Протокол такой велся на все случаи жизни со схемой, откуда и куда летели те поражающие элементы, которые привели к смерти солдат.
После всех патологоанатомических процедур отнесли трупы погибших в ледник. Для прокурора уже. Только он мог дать команду на погребение.
Когда фельдшер ушел, на орудийном дворике поставили часового с винтовкой, чтобы гонял оттуда всех любопытных невзирая на чины.
И только потом Многан облегченно присел за стол и собственноручно обстоятельно составил донесение.
Попутно собрав все наши частные записки, отправил с этими бумагами посыльного верхами в город. С заводной лошадью. Чтобы начальство видело, что старательный начальник полигона стремился как можно быстрее до него донести плохие вести. У нас же не восток, где за плохую весть рубят голову, а за хорошую пришивают вторую.
Оставалось только дожидаться прокуратуру и высокое начальство от армейского штаба с большой торбой люлей на всех. Как же без этого? Виноват – не виноват, а наказан быть обязан. Начальству также отчитываться перед своим начальством, которое первым делом спросит о принятых мерах. Тут и пригодится генералу список уже наказанных им. А дважды за один и тот же проступок карать по уставу не положено.
И все это время несчастный лейтенант Щолич тягал к себе поодиночке свидетелей трагедии и допрашивал их под протокол, который вел начфин полигона перемазанными в чернилах пальцами. Накурили в кабинете субалтернов так, что войти туда было страшно.
Не обошла эта процедура и меня. Но что я мог сказать… услышал взрыв за спиной, увидел пролетавшее рядом колесо и упал, повалив на землю инженера… Все. И все мои меры запоздалые, пролети это колесо на метр левее… Был бы восьмым кандидатом на склейку ласт.
К ужину стопка отчетных бумаг превысила объем трех толстых папок. Вот теперь для прокуратуры имеется масса развлечений – они же полезные занятия, тонко направленные на выявление производства бракованных снарядов на патронном заводе. Это если не сказать большего… Думаю, контрики за это дело охотно ухватятся и трясти патронный завод будут как грушу, с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Благо для всех нас, представителя этого завода на полигоне не было, и возразить по существу дела по горячим следам он ничего не может.
Ах да… К обвалованной площадке, куда сволокли эти новомодные унитарные гранаты, снаряженные экразитом, также поставили часового, чтобы тот никого к этим ящикам не подпускал. С приказом стрелять в каждого, кто подойдет без представителя военной прокуратуры. Рулил внештатными постами взводный унтер – подчиненный Щолича, исполнявший в тот день должность начальника караула.
И все, делать больше было нечего, разве что занять чем-либо личный состав, чтобы не болтался без дела по полигону. Но на это у них непосредственные командиры есть.
Ну а мы в домике складского фельдфебеля водочкой сели оттягиваться, иначе вообще с ума сойти можно. Мы – это я, конструктор Шпрок и Эллпе как принимающая сторона.
Совсем забыл. Перед пьянкой еще одно мероприятие образовалось с моим участием. Заводские перцы не успокоились, лукаво учтя, что прямого запрета на продолжение испытаний не было объявлено (но вроде как всеми такое понималось по умолчанию), после обеда шестеркой стирхов погнали от складов на вторую артиллерийскую позицию передельную полковую пушку.
Оставшийся полигонный расчет вез орудие с великой неохотой. Как на казнь. И мне стало жалко солдатиков. С таким настроением без ЧП обычно не обходится. А оно нам надо?
Я на плацу заступил им дорогу и, качнув аксельбантом, поднял правую руку.
– Расчет, стой!
– В чем дело, фельдфебель? – наехал на меня инженер с завода, слезая с передка.
– Сколько весит эта пушка? – спросил я его.
– Тысяча двести килограмм без зарядного ящика. Вы это к чему?
Его вопрос я пропустил мимо ушей. Вместо ответа, мило улыбаясь, приказал:
– Даю вводную. Враг нанес шрапнельный удар. Убит весь расчет и все животные. Задачу поддержать войска в наступлении огнем и колесами никто не отменял. Запасной расчет, составленный из представителей завода, должен выкатить орудие на позицию вручную. Приступать!
– Как это? – оторопел инженер, проглядывая маршрут через плац на артпозиции полигона. Где-то метров восемьсот туда тащить пушку как минимум.
– Каком кверху! – ответил я. – Это война! Не поддержите сейчас пехоту – она вся поляжет, охреневая в атаке, и виноват в этом будет артиллерийский командир, не подавивший вовремя пулеметные гнезда. В данном случае это вы, не выполнивший боевой приказ. А что бывает на фронте с теми, кто не выполнил приказа? Знаете? Их расстреливают перед строем.