Горечь и сладость любви
Шрифт:
А Вера слушала, кивала, задавала редкие короткие, чаще всего наводящие вопросы и снова слушала и кивала. Когда он замолчал, часы на импровизированной башне за стойкой бара пробили двенадцать.
– Ой, уже так много времени! – Вера сделала попытку подняться.
– Ну что вы! – удержал он её за руку. – Прямо как Золушка!
– Почему Золушка? – удивилась Вера.
– Просто мне показалось, – рассмеялся он, – что вы боитесь, как бы ваша карета не превратилась в тыкву.
– У меня и нет никакой кареты, – рассмеялась слегка опьяневшая Вера. Она выпила всего два бокала шампанского, но игривые пузырьки ударили ей в голову.
Эдуард не пил, так как был за рулём.
– Вот именно, – подхватил он, – кареты у вас нет! Зато кучер есть! Это я! – он ударил себя в грудь. – И я обещаю вам, что ни при каких условиях не превращусь в крысу.
Вера звонко рассмеялась и тут же прикрыла рот ладошкой. А потом проговорила, блестя глазами:
– А вдруг моё платье превратится в лохмотья?
– Такая красивая женщина, как вы, в любых лохмотьях будет смотреться, как в королевском платье.
– Спасибо, – улыбнулась Вера и смущённо потупилась.
Прошло ещё полчаса, и девушка всё же настояла на том, чтобы Прилунин отвёз её домой.
Колёса автомобиля неслышно скользили по дороге притихшего ночного города. Эдуард краем глаза рассматривал отражавшееся в зеркале лицо Веры. Ему показалось, что девушка чем-то неуловимо похожа на эту тихую тёплую осеннюю ночь. Ему хотелось остановиться возле парка, вывести Веру из машины и долго и страстно целоваться с ней под скупыми лучами убывающей луны. Но он понимал, что не место и не время. Обольстить Веру с наскока не получится. Впрочем, если подумать, то и ему самому это неинтересно. Эдуарду хотелось, чтобы история их любви была не только красивой, но и долгой.
– Куда дальше? – тихо спросил он, когда они миновали парк.
– Прямо, – ответила она, – потом налево и под арку.
Ехать пришлось не более трёх минут.
– Мой подъезд в середине, – прошелестел её тихий голос.
И он затормозил возле бровки. Имей он такую возможность, он довёз бы её до самой двери.
Невольно ему вспомнился один из рассказов О’ Генри, в котором приехавший из провинции американец поднялся по ступеням лестницы в подъезде прямо до двери своего приятеля. Эд улыбнулся.
– Вот я и дома, – сказала Вера, – спасибо вам за чудесный вечер, – она осторожно коснулась его руки, – и за то, что доставили прямо до дома, тоже спасибо. – Она открыла дверцу автомобиля, не дожидаясь, пока он поможет ей, и сама выбралась из салона.
Через мгновение он стоял рядом с ней.
– Я тоже вам искренне признателен за то, что вы скрасили мой холостяцкий вечер.
Вера невольно улыбнулась, он говорил таким тоном и с таким выражением лица, точно был английским джентльменом начала прошлого или даже конца позапрошлого века и лет ему было много.
– Я пойду, – сказала девушка.
– Подождите, ещё одну минуточку, – проговорил он просительно.
Она повернула к нему своё лицо. Ветер качал ветви растущего около подъезда тополя и тени от ветвей то набегали на Верин лик, то отступали, уступая место робкому лунному свету. Лик, именно лик! Так назвал его про себя Эдуард.
– Вера! Если бы вы знали, какая вы! – выдохнул он вдохновенно.
– Какая? – тихо спросила она.
– Необыкновенная! Неповторимая! Я бы сказал, неземная! Таинственная! Но в то же время вы такая уютная, тёплая, родная!
– Правда? – недоверчиво спросила она.
Он кивнул и облизал пересохшие губы. Ему не хотелось расставаться с ней, но и напрашиваться к ней в гости в этот поздний час было бы неверным ходом. Он чувствовал это чутьём художника и интуицией влюблённого мужчины. Она должна привыкнуть к тому, что он есть в её жизни.
– А вы знаете, – неожиданно сказала Вера, – я уже повесила вашу картину на стену.
«Когда успела», – промелькнуло в его голове, и он спросил:
– Правда?
– Да, как только вернулась с работы, – сорвался с её губ ответ на его непроизнесённый вслух вопрос. – У меня там висела другая картина, – призналась она, смутившись, – но я подумала, что на этом месте должны висеть ваши «Ласточки».
– И чьё же место я занял? – нервно хихикнул Эдуард.
– Там были «Грачи» Саврасова.
«Не Сафронов, но тоже ничего», – подумал он самодовольно и поздравил себя с первым успехом.
– Значит, теперь частица меня всегда будет с вами, – сказал он.
– Да, – кивнула Вера.
Он осторожно взял её руки в свои и прижался губами сначала к указательному пальцу её правой руки, потом медленно переместил губы на безымянный, а затем покрыл каждый палец цепочкой бережных скользящих поцелуев. И лишь после этого перешёл к её левой руке.
Он почувствовал, что девушка затаила дыхание. Его же собственное дыхание стало горячим и наполненным страстью.
Вера, в свою очередь, еле держалась на ногах, внезапный трепет охватил всё её существо, и горячие волны медленно нарастали и поднимались откуда-то изнутри. Бесконечное блаженство переполнило её душу и тело. Ей казалось, что ещё немного, и она рухнет наземь. Но как раз в этот решающий момент Эдуард отнял свои губы от её рук, а потом и вовсе выпустил Верины руки из своих.
– Простите, – прошептал он едва слышно.
– Я пойду, – пролепетала, в свою очередь, Вера.
Он сделал шаг в её сторону, намереваясь довести девушку до подъезда. Но она покачала головой:
– Не надо, я сама.
Когда дверь подъезда закрылась за Верой, Эдуард вернулся к своему автомобилю, забрался в салон и, не торопясь, тронул машину с места.
Он не догадывался о том, что Вера наблюдает за ним с площадки второго этажа. И только когда машина художника скрылась из виду, она побежала вверх по ступеням к двери своей квартиры.