Гори, гори ясно
Шрифт:
Накатило «матричное» видение окружающего. Потом снова в уши влетело по доброму килограмму ваты, я почти ничего не слышал, кроме своего дыхания и стука собственного сердца. Потом я осознал, что думаю по-английски. Английским я владею достаточно свободно, но почему вдруг?! Попытался сказать мысленно «это не сон», и отчётливо получилось «that’s not a dream». Посмотрел на отражение кошки (оно смотрело на отражение стоящей напротив женщины), и вместо «это сфинкс» в голове прозвучало «it sphynx». Именно так, как если бы слово «сфинкс» оказалось глаголом. И всё равно это грамматически неверно!
Я снова попробовал мысленно сказать «это сфинкс», а получилось «it thinks» – «оно мыслит». Час от часу не легче.
– Да, кари все мыслят, если вы об этом. – Женщина поправила очки. – Я закончила обследование.
– И какой прогноз, доктор? – не удержался я. Больше всего хотелось расхохотаться. Но я сдержался.
– Вам лучше зайти и пообедать, – сказала женщина. – Как вы и собирались.
Сказала, и пошла в ту же сторону, в которую двигалась до нашего с ней разговора. Я посмотрел на витрину – кошки там не видно. И что всё это значит?
Удалось сохранить достаточную ясность рассудка, чтобы вернуться в кафе, войти и устроиться в уже привычном мне месте в дальнем углу зала у окна. Там очень уютно. Когда мы бываем тут всей семьёй, нравится всем.
Официантка принесла меню, приняла заказ и, к некоторому моему удивлению, поставила на стол напротив меня небольшое блюдце. Пустое. Я посмотрел в окно и вздрогнул. Кошка-сфинкс – отражение – сидела прямо на столе, напротив меня. И отражение блюдца вовсе не было пустым на вид, там была сметана, или что-то похожее. Кошка смерила меня взглядом, и, наклонившись, принялась за еду. Я даже глаза протёр. Не помогло: видел в отражении в окне всё то же самое.
Ладно. Мне уже не казалось, что я спятил: как-то подозрительно быстро привыкаю к этой зеркальной мистике. Несколько раз осторожно подносил ладонь туда, где сидела в отражении кошка. И ощущал тепло, как если бы там и в самом деле кто-то сидел.
Когда получил счёт, там была упомянута и сметана. Однако! Я оглянулся пожелать отражению приятного аппетита, но его и след простыл.
Я застал заводчицу, Маргариту Филатову, у неё в офисе. Вошёл туда ровно в одну минуту второго.
* * *
– Вы пунктуальны! – похвалила она. – Я читала ваш отчёт о выставке. У вас замечательное чувство языка.
Какой такой мой отчёт? Я едва не спросил, но прикусил язык. Потом выясним.
– Вы спрашивали про персидскую кошку, – Филатова открыла тетрадь-ежедневник. – Да, она тоже из Новосибирска. Редкая в наше время порода…
Фраза пришла на ум. Та, которая назойливо «лезла в уши» во время того «обследования». Сам не знаю, зачем я произнёс её. Словно не по своей воле.
– It thinks, – сказал я вполголоса, и Филатову словно током ударило. Она вздрогнула и посмотрела мне в глаза. А затем оглянулась, поблизости от её стола на стене было закреплено высокое, в рост человека, зеркало.
Я непроизвольно поднялся на ноги. Та самая кошка-сфинкс сидела по ту сторону зеркала и смотрела мне в глаза. А затем повернула голову и посмотрела в глаза Филатовой.
– Что вы видите? – спросила она тихонько.
Я пояснил. Филатова кивнула, поднялась из-за стола, дошла до входной двери и заперла её. Сфинкс так и следил за нами из «зазеркалья». А затем…
Затем откуда-то из-под стола выпрыгнула ещё одна такая же кошка. «Оригинал»? Или как это назвать? Кошка в два прыжка оказалась у зеркала и, протянув лапу, прикоснулась к мордочке отражения. Отражение отодвинулось и помотало головой.
– И давно вы их видите? – спросила Филатова, стоя рядом со мной, и глядя на обеих кошек.
– С выставки, – признался я. – Простите за вопрос… вы слышите, как они говорят?
– Нет, – покачала головой Филатова. – Только вижу. И…
Что-то случилось, как если бы отражению что-то почудилось. Оно стремительно развернулось и убежало прочь. И почти сразу же у кошки возникло обычное, настоящее отражение. Баст встретилась с ним взглядом и низко, хрипло мяукнула.
Филатова подошла к зеркалу и сбросила поверх него штору из плотной, тёмной ткани.
– В этой комнате в ближайшие полчаса лучше не оставаться, – пояснила она. Я кивнул. – Баст! Ну-ка в домик!
«Домиком» оказалась кошачья переноска. Кошка беспрекословно вошла внутрь, и царственно улеглась.
– Я должна отвезти её домой, – пояснила Филатова. – Нам с вами нужно поговорить, но не здесь и не сейчас. Вы в городе часто бываете?
– Когда необходимо.
– У вас ведь есть кошки?
– Два дворянина британских кровей. Кот и кошка.
Филатова улыбнулась и кивнула.
– Вы их часто водите на осмотр?
– Раз в год. В этом июле возили.
– Привезите их в мою клинику. Осмотрим, заодно и поговорим. Они хорошо переносят дорогу?
Я пожал плечами. Кошкам не нравятся поездки к ветеринару, но скандалов не устраивают. Переносят заключение в переноске стоически. Даже не мяукают.
– Далеко мы их не возили, но пока что всё обходилось.
Филатова кивнула, и протянула визитку.
– Здесь адрес. Вы рассказывали об этом кому-нибудь ещё?
– Нет, – ответил я коротко, пряча карточку в карман. Филатова подозрительно спокойна, и это настораживает.
– Не рассказывайте. И ещё. У вас за последние несколько дней было ощущение, что непереносимо хочется оглянуться? Без всякой видимой причины?
– Не было.
– Если вдруг будет – не оглядывайтесь. Это важно. Когда выберете дату, позвоните – я зарезервирую вам время.
Я вышел из её офиса и смотрел, как Филатова ставит переноску с кошкой на заднее сиденье автомобиля, и сама садится рядом. Автомобиль тронулся мягко, стёкла задних дверей сильно тонированы, ничего сквозь них не видно.