Гори, ведьма, гори! (сборник)
Шрифт:
Это требование еще больше рассердило меня.
– Не сейчас, я освобожусь только после двух.
– А не можете ли вы все–таки приехать? Что–то случилось, и я не знаю, что делать.
В его голосе слышалось отчаяние.
– Что случилось? – спросил я.
– Я не могу сказать по… – голос его снизился, стал мягким, я слышал, как он сказал: «Успокойся, Молли, это не поможет». И затем мне: – Ну, хорошо, приезжайте, когда сможете док, я подожду. Запишите адрес. – Затем, когда он все продиктовал, я услышал, как он сказал: «Оставь это, Молли! Я не уеду от тебя». Он резко повесил трубку.
Я
Мак–Кенн встретил меня на пороге, лицо его похудело и осунулось, в глазах стояло загнанное выражение. Он молча пропустил меня через гостиную. Я увидел женщину с плачущим ребенком на руках. Мак–Кенн провел меня в спальню. На кровати лежал мужчина, накрытый покрывалом до подбородка. Я нагнулся, попробовал пульс, сердце. Он был мертв. Мак–Кенн сказал:
– Муж Молли. Осмотрите его, как босса.
Я почувствовал исключительно неприятное чувство. Питерс, Уолтерс, Рикори, этот лежащий передо мной – будто какая–то рука специально направляла меня; когда же это прекратится?
Я раздел мужчину, вынул из сумки увеличительное стекло и зонды. Я осмотрел все тело, дюйм за дюймом, начиная от области сердца. Ничего… Я перевернул тело и сейчас же в основании черепа увидел крошечную точку. Я вынул самый тонкий зонд и ввел его. Зонд – и опять у меня возникло ощущение бесконечного повторения – свободно скользнул в отверстие. Я слегка пошевелил им. Что–то вроде длинной тонкой иглы было введено в то место, где позвоночник соединяется с мозгом. Случайно, а может быть, потому, что игла дико вращалась, чтобы прервать нервные пути, случился паралич дыхания. Это вызвало моментальную смерть. Я вынул зонд и повернулся к Мак–Кенну.
– Этот человек убит. Убит тем же оружием, от которого пострадал Рикори. Но на этот раз более умело.
– Да? – спокойно спросил Мак–Кенн. – С этим человеком были только его жена и ребенок. По–вашему, это они убили его, как вы говорили на нас с Полем?
– Что ты знаешь, Мак–Кенн, и как ты попал сюда?
Он терпеливо ответил:
– Меня не было здесь… Это случилось в два часа ночи. Молли позвонила мне с час назад.
– Ей повезло больше, чем мне, – сказал я сухо. – Ребята Рикори ищут тебя с часу ночи.
– Я знаю, но я уходил по делам босса и вашим. Во–первых, я хотел узнать, где племянница этой дикой кошки держит свой маленький автомобиль. Я нашел, но поздно.
– Ну а люди, которые должны были наблюдать?
– Слушайте, док, поговорите с Молли. Я боюсь за нее. Ее поддерживает только то, что я говорил ей о вас.
Мы вернулись в комнату. Женщине было не более 27–28 лет. При обычных обстоятельствах она была бы очень хороша. Теперь ее лицо было смертельно бледно, глаза полны ужаса, граничащего с сумасшествием. Глаза глядели на меня, не видя. Она все время растирала губы концами пальцев. Девочка лет четырех продолжала беспрерывно плакать.
Мак–Кенн встряхнул ее за плечи.
– Кончи это, Молли, – сказал он грубо, но с жалостью. – Вот док.
Женщина посмотрела на меня и спросила со слабой надеждой: «Он жив?» Она прочла ответ на моем лице и закричала: «О, Джонни, Джонни, родной! Умер!» Потом взяла на руки ребенка и сказала почти спокойно: «Успокойся, крошка, мы скоро увидимся с ним».
Мне бы хотелось, чтобы она заплакала; этот глубокий страх, не оставляющий ее глаз, был слишком силен, он как бы закрывал все выходы для горя. Ее мозг длительное время не мог вынести такое напряжение.
– Мак–Кенн, – прошептал я, – скажи ей что–нибудь, сделай что–нибудь, что хоть немножко подбодрит или отвлечет ее. Сделай так, чтобы она сильно рассердилась или заплакала. Все равно, что.
Он кивнул. Потом выхватил ребенка у нее из рук, спрятал его за спиной, близко наклонился к ней и грубо спросил:
– Ну–ка, скажи начистоту, Молли, почему ты убила Джона?
На минуту она замерла, не понимая. Затем вся вздрогнула. Ужас исчез из ее глаз, и они заблестели от бешенства. Она бросилась на Мак–Кенна и принялась бить его кулаками по лицу.
Я поймал ее за руки. Ребенок кричал.
Напряжение ее тела ослабло, руки бессильно опустились. Она соскользнула на пол и положила голову на колени. И слезы пошли. Мак–Кенн хотел поднять ее и успокоить.
Я остановил его.
– Пусть поплачет. Для нее это лучше всего.
Немного погодя, она взглянула на Мак–Кенна и спросила тихо:
– Ты ведь не думаешь этого, Дан?
– Нет. Я знаю, что это не так. А сейчас расскажи все доку – и скорее.
Она спросила довольно спокойно.
– Вы будете задавать вопросы, доктор, или мне просто рассказывать?
Мак–Кенн сказал:
– Расскажи так, как рассказала мне. Начни с куклы.
Я кивнул. Она начала.
– Вчера перед обедом Дан приехал и повез меня покататься. Обычно Джон не приходит… не приходил домой до шести. Но вчера он беспокоился обо мне и приехал домой рано, около трех. Он любит… любил Дана, и настоял, чтобы я поехала.
Я вернулась около шести. «Пока ты отсутствовала, Молли, дочурке прислали подарок, – сказал он. – Это опять кукла. Я уверен, что это прислал Том». Том – мой брат.
Я открыла коробку на столе. Там лежала чудеснейшая кукла. Маленькая девочка, но не ребенок, а лет двенадцати. Одета ученицей, с книжками через плечо, высотой около тридцати сантиметров. Личико как у ангелочка. Джон сказал: «Адрес был на твое имя, Молли. Я подумал, что там цветы, и вскрыл посылку. Просто так и ждешь, что она заговорит, правда? Эта кукла – портрет. Я уверен, что он сделан с живой модели». Я тоже решила, что куклу прислал Том, он уже дарил моей дочери куклу. А моя подруга… которая умерла… рассказывала мне, что женщина, которая делает кукол, просила ее позировать для нее. А когда я спросила Джона, не было ли там записки или письма, он вытащил из кармана странную вещь – веревочку из волос, завязанную узелками. «Вот что там было… Удивляюсь, что за фантазия у Тома», – сказал Джон. Он положил веревочку обратно в карман и мы забыли о ней.