Гори, ведьма, гори! (сборник)

Меррит Абрахам Грэйс

14. МАСТЕРИЦА КУКОЛ НАНОСИТ УДАР

В тот момент, когда я вышел на улицу, ко мне вернулась подвижность, энергия и сила. Но, повернувшись, чтобы вернуться в лавку, я в метре от двери натолкнулся на что–то, похожее на невидимую стену. Я не мог сделать и шага, не мог даже протянуть руку, чтобы дотронуться до дверей. Как будто в этом месте воля переставала функционировать, а руки и ноги отказывались слушаться меня. Я понял, что это было так называемое постгипнотическое внушение, часть того же явления, которое держало

меня в неподвижности перед мастерицей и отправило, как робота, вон из лавки.

Я увидел подходящего ко мне Мак–Кенна, и на секунду мне в голову пришла сумасшедшая идея приказать ему войти и прикончить мадам Менделип. Здравый смысл немедленно сказал мне, что мы не сможем дать правдоподобного объяснения этому буйству и попадем на тот самый электрический стул, которым я только что грозился ей.

Мак–Кенн сказал:

– Я уже начал беспокоиться, док. Хотел уже вломиться сюда.

– Пойдем, Мак–Кенн. Я хочу как можно скорее попасть домой.

Он посмотрел мне в лицо и свистнул.

– Вы выглядите так, словно выдержали битву.

– Да, Мак–Кенн. И победа пока на ее стороне.

– Вы вышли оттуда довольно спокойно. Не так, как босс, который словно сбежал из ада. Что случилось?

– Я скажу тебе позже. Дай мне успокоиться. Я хочу подумать.

На самом деле мне хотелось вернуть себе самообладание. Мой мозг, казалось, был полуслепым, как будто я попал в какую–то исключительно неприятную паутину и, хотя и вырвался, куски ее все еще цеплялись за меня.

Несколько минут мы шли молча, потом сели в машину и поехали. Затем любопытство Мак–Кенна взяло верх.

– Что вы все–таки думаете о ней? – спросил он меня.

К этому времени я уже пришел к определенному решению. Никогда в жизни я не испытывал такой гадливости, такой холодной ненависти, такого неудержимого желания убить, какое возбуждала во мне эта женщина. И не только потому, что пострадало мое самолюбие. Нет, я был убежден в том, что в задней комнате лавки жило чернейшее зло. Зло настолько нечеловеческое и неизвестное, словно мастерица кукол действительно явилась прямо из ада, в который верил Рикори. Не может быть компромисса с этим злом, а также с мастерицей, в которой оно концентрируется.

Я сказал:

– Мак–Кенн, во всем свете нет ничего более злого, чем эта женщина. Не позволяйте девушке снова проскользнуть сквозь ваши пальцы. Как ты думаешь, она вчера заметила, что вы выследили ее?

– Не думаю.

– Увеличьте количество людей против фасада дома и позади его. Сделайте это открыто, чтобы они думали (если, конечно, девушка не заметила, что за ней следили), что мы не подозреваем о другом выходе. Они решат, что мы верим в то, что они выходят невидимыми через переднюю и заднюю двери. Поставьте наготове две машины в начале и в конце той улицы, на которой они держат гараж. Будьте осторожны. Если появится девица, следуйте за ней…

Я остановился.

– А дальше что? – спросил Мак–Кенн.

– Я хочу, чтобы вы взяли ее, увезли, украли – как это там называется. Это должно

быть сделано совершенно тихо. Я полагаюсь на вас. Сделайте это быстро и спокойно. Вы знаете, как это делается, лучше, чем я. Но не очень близко от лавки, если можно. Засуньте девице в рот кляп, свяжите ее, если нужно. Затем хорошо обыщите машину. Привезите девушку в мой дом, со всем, что у нее найдете. Понимаешь?

– Вы хотите ее допросить?

– Да. Кое о чем. И еще. Я хочу посмотреть, что может сделать старуха. Я хочу довести ее до какого–нибудь действия, которое даст нам возможность официально наложить на нее руки. Приведем ее в границы законности. Она хочет иметь и невидимых слуг. Но я хочу пока отнять у нее всех кукол. Это поможет выявить остальных. По меньшей мере это обезвредит ее.

Мак–Кенн посмотрел на меня с любопытством.

– Она стукнула вас весьма чувствительно, док.

– Да, Мак–Кенн.

– Вы расскажете об этом боссу?

– Может да, а может – пока нет. Зависит от его состояния. А что?

– Дело в том, что если мы будет провертывать такое дельце, как похищение девицы, он должен об этом знать.

Я резко сказал:

– Мак–Кенн, я сказал тебе, что Рикори приказал безусловно повиноваться мне. Я дал тебе приказание. Всю ответственность я беру на себя.

– Ладно, – сказал он, но я видел, что он еще сомневается.

А почему бы в самом деле не рассказать все Рикори, если он хорошо себя чувствует? Другое дело – Брейл. Зная его чувства к Уолтерс (я не мог заставить себя думать о ней, как о кукле), я не мог рассказать ему о распятой Уолтерс. Ничто не удержит его тогда от нападения на мастерицу кукол.

Я не хотел этого. Но я чувствовал ничем необъяснимое желание рассказать о деталях своего визита как Рикори, так и Мак–Кенну. Я отнес это за счет нежелания показать себя в смешном виде.

Около шести мы остановились возле моего дома. Перед тем, как выйти из машины, я повторил свои распоряжения. Мак–Кенн кивнул.

Дома я нашел записку Брейла о том, что он придет после обеда. Я был рад этому. Я боялся вопросов. Рикори спал. Мне сказали, что он поправляется с неслыханной быстротой. Я пообещал зайти к нему после обеда. Потом я лег вздремнуть. Но спать я не мог. Как только я начинал дремать, передо мной возникало лицо старухи, я вздрагивал и просыпался.

В семь я встал, съел хороший сытный обед, выпил нарочно вдвое больше вина, чем обычно позволял себе, закончил все чашкой крепкого кофе. После обеда я почувствовал себя много лучше, энергичнее и самостоятельнее – или мне так показалось.

Я решил рассказать Рикори о моих распоряжениях Мак–Кенну. Историю своего визита в лавку я уже сформулировал в уме. И вдруг я с неожиданным ужасом почувствовал, что не могу передать другим то, что мне… не разрешено. И это все по приказу старухи – постгипнотическое внушение, часть того запрета, сделавшего меня бессильным, выведшего меня, как робота, из лавки и отшвырнувшего меня от двери, когда я хотел вернуться.