Горислава. Невенчанная жена
Шрифт:
Облепленная грязью и тиной, с мокрыми прядями, выбившимися из косы и прилипшими к лицу. Черевички пропали, на грязных ступнях торчали посиневшие от холода пальцы.
– Теперь посуху выбирайся, – посоветовал Свирид. – Не полезешь больше в болото?
– Не полезу, – пообещала Рогнеда.
Это было правдой. Никакая сила, никакая опасность не заставили бы ее повторить подвиг.
– Тогда обходи посуху там. – Свирид показал. – А я тут пойду. Будем перекликаться, чтобы не заблудиться.
– Не стану я с тобой перекликаться, – сказала Рогнеда. – Потому что ты дурак.
– Дурак, – легко согласился он. – Не знаю, что на меня нашло.
Вид у него был такой виноватый и подавленный, что Рогнеде сделалось жалко его. Она представила себе, что случилось бы со Свиридом, вернись он домой один. Ее отец никогда бы не поверил, что она убежала сама, да еще без причины. Все заподозрили бы, что дело тут нечисто, особенно если бы Свирид признался, по какой причине они расстались. А если бы и не признался, то все равно выдал бы себя голосом и взглядом.
– Где твое молоко с пряниками? – спросила Рогнеда.
Она помнила, что он оставил сумку под кустом, когда они затеяли бегать наперегонки, но задала этот вопрос, чтобы показать, что сердится уже не так сильно. Свирид понял и просиял.
– На лугу оставил, – сказал он. – Могу сбегать, хочешь?
– Куда ты сбегаешь с твоей ногой…
– На одной допрыгаю.
Он показал, как будет это делать, и шлепнулся на зад. Рогнеда рассмеялась. Не слишком весело, но уже совсем беззлобно. Он стал прежним Свиридом, влюбленным, послушным и неопасным. Рогнеда встала, отжала на себе подол как могла и пошла искать дорогу в обход болота. Идти пришлось совсем недалеко. Вскоре они сошлись на поляне, усыпанной ягодами. Из кустов с фырканьем вылетели два тетерева и упали в кусты на опушке.
– Я тебе брусники собрал, Рогнеда, – тихо сказал Свирид, протягивая полные пригоршни.
Раздавленные ягоды пускали красный сок. Руки у него были грязнющие, но Рогнеда выглядела не лучше, а потому не стала чваниться.
Когда они двинулись обратно, Свирид пробормотал:
– Ты теперь не станешь со мной водиться, да?
Как ему ответить? Что? Не придумав ничего путного, она сказала:
– Сперва накорми, потом спрашивай.
Его широкая, от уха до уха, улыбка была такой счастливой, что Рогнеда не удержалась и тоже улыбнулась.
– Это я мигом! – закричал он и заковылял вперед, намереваясь добраться до сумки первым, чтобы вернуться с нею.
Но пряников ей отведать не пришлось. Навстречу им скакали всадники, сообщившие Рогнеде, что отец срочно наказывает ей ехать в Полоцк. Там уже ожидал ее князь новгородский, прибывший просить руки дочери Рогволода. Дело было такое спешное, что один из гонцов спешился, уступая ей своего коня.
Дрожа то ли от своей сырой одежды, то ли в страхе перед неведомым, Рогнеда вскочила в седло и поскакала, позабыв даже попрощаться со Свиридом. Когда же она оглянулась, его фигурка выглядела такой крохотной и далекой, что уже не значила ровным счетом ничего – ни плохого, ни хорошего.
Новая жизнь началась у Рогнеды. Она стала невестой.
Глава четвертая. Владимир
1
Заняв место во главе пиршественного стола, Рогволод посадил дочь по левую руку от себя, а дорогого гостя – по правую. Все участники пиршества отметили это про себя и зашушукались, незаметно двигая губами:
– Быть свадьбе, быть.
Присутствовать при столь важном торжественном событии было так важно для приближенных полоцкого князя, что они почти не разбирали вкуса яств, уже стоявших перед ними и сносившимися к столу двумя десятками столовников в одинаковых желтых кафтанах, которые помогали сразу признавать их в толпе. Нет, не поесть-попить явились бояре со своими супругами и детьми. Да и можно ли было их удивить хоть чем-нибудь, будь то сахарные калачи, пироги с лебяжьими сердцами, белуга, начиненная икрой и перепелиными яйцами? Все едали они, все пивали – и горячительный мед, и хмельное пиво, и вина заморские, сладкие, и вина свои, зеленые, горькие. Даже к молочным поросятам, запеченным целиком, не все потянулись, так что уж тут говорить про фазанов с тетеревами.
Владимир ел мало, зато кубки менял часто, мешая напитки без опасения захмелеть. Это Рогволоду нравилось. Он считал, что удаль на поле брани являет тот, кто в застолье не плошает. Но это были лишь предположения. Князь мало что знал о будущем зяте. Сказывали, что родился он от служанки, забрюхатевшей от Святослава и прозывавшейся то ли Малашкой, то ли Милкой, теперь этого никто не помнил, кроме, пожалуй, самого Владимира. На свет он появился не в стольном Киеве, а в каком-то селе, где пряталась мать от праведного гнева княгини Ольги. Потом ее сослали или удушили, потому что воспитанием Владимира занималась не она, а дядька, коим был назначен отважный воевода Добрыня. Однорукий, заметно поседевший, он тоже сидел за столом, а вторым допущенным к пиршеству воеводой стал варяг Рагнар, называвший Владимира не иначе как конунгом Вальдемаром, – не столько потому, что забывался, а желая напомнить молодому князю об их общих корнях.
Заметив, что Владимир в очередной раз показывает стольнику пустой кубок, Рогволод решил, что удаль удалью, а если к концу пиршества гость не сумеет двух слов связать, то все они окажутся в глупом положении. Толкнув Рогнеду коленом, он спросил:
– Что же ты, дочка, не занимаешь нашего гостя беседою веселою? Гляди, решит, что ты без языка уродилась, и передумает на тебе жениться.
– Разве он меня спрашивал? – произнесла она. – И разве я давала свое согласие?
Получилось не только резко, но и громко. Не поднеся кубок к губам, Владимир подался вперед, чтобы лучше видеть Рогнеду. Рогволод нахмурился.
– Достаточно того, что он меня спросил и я согласился.
Рогнеда отодвинула от себя блюдо, опрокинув солонку. Глаза сидящих рядом загорелись новым интересом. Владимир улыбнулся застольному обществу и передал свою улыбку дальше – сперва князю, потом его дочери.
– Я не для того приехал, чтобы неволить девицу красную. Если я ей не мил, то настаивать не буду.
С этими словами он принялся осушать кубок, в котором, как приметил Рогволод, было налито не пиво и не легкое франкское вино.
– Слыхала? – спросил он Рогнеду. – Ответь гостю.
Она понимала, что молчание будет воспринято не просто как грубость, но как вызов. Однако ей вовсе не хотелось замуж за Владимира. Разве достаточно одного того, что он молод и хорош собой? Новгородский князь разонравился Рогнеде, когда они рассаживались за столом. Пользуясь тем, что ее отец здоровался с приближенными и лично провожал некоторых из них на места, Владимир нарушил все приличия, обратившись к девушке с глазу на глаз.
– Свадьбу сразу по возвращении сыграем, – пообещал он, улыбаясь. – Жду не дождусь, когда ты со мной ложе разделишь. Только попади мне в руки, до утра не выпущу.