Горизонты безумия

Юрин Александр

– Так о чём ты просил смотрителя? – вновь отважился надавить Грешник.

Человекопёс понурил голову.

– Сначала я хотел попросить за Голу. Чтобы отпустили хотя бы её – это было отчаяние. Ха!.. Но потом я всё же перехитрил их! Не боги обжигают горшки, а существа, мыслящие прагматично, – он выдохнул псиной. – В последний момент я испугался и просто попросил вернуть меня в самое начало – я верил, что таким образом порву это кольцо. Ха!.. Но смотритель тоже оказался не дураком. Он вернул меня в начало – он сделал меня животным, ходящим под себя! Ха!.. Как же наивен я был! Но главное, он не получил Голу. Она всё ещё в скорлупе, смотрит красивые сны.

Грешник

не знал, что сказать. Он был просто шокирован, а потому прошептал первое, что пришло на ум:

– А ты уверен, что эти сны красивые?

Человекопёс встрепенулся.

– Ха!.. Уверен ли я?! Да я ни в чём не уверен! Я рад лишь тому, что она не видит меня таким! Она запомнила своего господина великим воином, перед которым падали на колени целые миры, включая ваш! Ха!.. И я рад, что останусь в её воспоминаниях именно таким.

– Кого я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся...

Человекопёс отвернулся.

– Уходи! Ты услышал, что хотел. Но запомни: ничего не проси у смотрителя! А если всё ещё веришь в Сидящего, то молись, и может быть, Он услышит тебя. Тогда ты вновь покаешься и, возможно, обретёшь забвение.

Они вышли из маяка и медленно двинулись вверх по скалам, размышляя каждый о своём. Вслед им нёсся надрывный собачий вой, но никто так и не обернулся. Обернуться, значило соприкоснуться с чужой болью, залезть в душу, увидеть отчаяние нагишом. Нет, это было вовсе не лицемерие, обычная солидарность с горем разумного существа, которому необходимо побыть одному. Хотя... Оно было, отнюдь, не одно. И оно не утратило смысла жизни. Даже не смотря на то состояние, в которое его поверг смотритель – душа никуда не делась. Под грязными отрепьями, среди слезоточивых миазмов нечищеного нужника, в постоянном сумраке – мерцала искорка счастья. Да, это было красиво... и пошло одновременно. Потому что именно так. А должно быть иначе. Так, как это задумали два любящих инопланетных сердца. Ведь они не старались никому ничего доказать. Но оказались заточены внутри системы, с множеством себе подобных индивидов, уверовавших во вседозволенность. Возможно только за то, что отважились просить...

– Он вовсе не сумасшедший, – серьёзно сказал Олег, подзывая кота. – Вы не подумайте, дядя.

– Я не дядя. Я – Грешник. Все мы – грешники. Оттого всё так.

Подорогин с астрофизиком сидели на берегу пересохшей реки и наблюдали за тем, как трёхногий краб таскает по каменистому дну обточенные голыши. То ли забавы ради, то ли повинуясь заложенным инстинктам, то ли по какой ещё, самому крабу известной причине, – кто знает. Движения были неуклюжими, груз то и дело перевешивал, конечностей катастрофически не хватало. Краб постоянно замирал на одной ноге, держа двумя другими поклажу, словно не знал, как быть дальше. Природа от души посмеялась над ним, и в этом гротескном воплощении отчаяния Подорогин видел себя. Нет, не конкретно себя, а человечество в целом. Как бы высока ни была поставленная планка, каким бы тяжёлым ни оказался груз, чего бы ни думали при этом окружающие – вид хомо новум гнул свою линию, особо не заботясь при этом о последствиях совершённого манёвра или озвученной речи. Порой прокатывало, и очередной горизонт открывался нетерпеливым взорам. Иногда на пути возникала рытвина – хорошо, если удавалось обойти. Но чтобы вот так – как этот ущербный краб, – такого раньше никогда не было. Однако, случилось. И всё человечество – в лице трёх взрослых людей, странного мальчишки и непонятно откуда взявшегося кота – было вынуждено стоять на месте, вытягивать шею, щурить глаза, в попытке различить, что там мерещится на горизонте, которого нет.

А там нарождается новое светило. Проклёвывает скорлупу повседневности и устанавливает повсюду свои порядки. Неважно как было раньше, главное, что теперь всё изменится. Камешек больше не станет скакать под откос, он двинется вспять, а гора и впрямь придёт к Магомету. Возможно, именно этого и дожидается маленький краб, а попутно возводит из голышей свою собственную высоту – ведь с неё можно взглянуть гораздо дальше.

– Мне кажется, я понял, как устроен этот мир, – задумчиво сказал астрофизик.

– Да? И как же?.. – Подорогин покрепче сжал в руке подобранный на склоне булыжник; он понимал, что отбиться от матери птенца этим вряд ли удастся, но какое-никакое оружие всё же добавляло уверенности.

– Все эти парадоксы... Точнее метаморфозы с природой – есть не что иное, как отсутствие второго закона термодинамики. Не знаю, кто и как, но он просто взял и отменил его... как уничтожил понятие «гравитация».

– Но мы ведь ходим, а не летим в открытый космос вниз головами...

– То-то и оно, – усмехнулся астрофизик. – Плюс этот сюрреализм с бумажным корабликом... Это вообще нельзя никак объяснить! Ни с научной, ни с религиозной, ни с какой бы то ни было другой точки зрения.

– Согласен, – кивнул Подорогин, вновь наблюдая за крабом; малыш приспособился толкать каменюку одной конечностью, а двумя другими усердно подпихивал своё крохотное тельце следом. – Про разверзшиеся небеса и расступившиеся морские пучины я уже от кого-то слышал...

– Грешник? – вздохнул астрофизик. – Малый конкретно повёрнут на религиозном учении. Как только в члены экипажа попал... Непонятно.

Пришла очередь усмехаться Подорогину.

– Может потому, что этого кто-нибудь захотел?

– Сейчас, вот, не понял.

– Брось. На Земле предполагали всякий исход экспедиции – иначе никак. Если ты изначально не просчитываешь все варианты развития событий – миссия обречена на провал, а экипаж – на гибель, – он помолчал, прислушиваясь к реакции собеседника; тот не отреагировал. – Мы – живы. По крайней мере, чувствуем и мыслим, чего не должно быть при испорченном сознании. То есть, в состоянии смерти.

– Жутко звучит, – всё же отреагировал астрофизик.

– Не то слово. И, не смотря ни на что, на Земле были готовы к подобному. Не спрашивай, откуда я это взял – сам не знаю...

(ох, и не знаешь ли?)

– ...Как и не знаю того, откуда знали на Земле.

– Только если мы вернулись.

– Теперь не понял я, – Подорогин уставился на астрофизика.

– Время – такая штука... Вёрткая, что ли. Не знаю, как точнее аргументировать свою мысль. А пространство – и вовсе – что-то с чем-то!

– Сугубо научный язык...

Астрофизик нервно рассмеялся.

– Я просто не хочу лезть в дебри. Может понести...

– Да, тогда точно не стоит.

Астрофизик помолчал, как бы собираясь с мыслями.

– Что, если мы всё же вернулись?

– Почему ты говоришь в прошедшем времени? – недоумённо спросил Подорогин.

– Вернулись не по прошествии сорока лет, как это предполагалось перед стартом экспедиции, а например, задолго до него... В этом случае, о результатах миссии узнали бы ещё до её реализации.

Подорогин почувствовал озноб. Машинально поднял левую руку, взглянул на циферблат часов. Стрелки перескакивали с деления на деление, отмеряя время чужого мира.

– Что-то не так? – обеспокоился астрофизик. – Всё в порядке?