Горизонты внутри нас
Шрифт:
Его гнев искал выхода, и он стегнул ее ремнем. Она вскрикнула и отпрянула назад, натолкнувшись на буфет, в котором они держали продукты. Удар ремня пришелся по шее, и ее пронзила острая боль. От холода боль казалась еще более нестерпимой. Он снова хлестнул ее по спине. И еще, и еще. Хлестал до тех пор, пока она не выхватила у него ремень и не выбежала из дома в холодную ночь.
— Давай, давай, беги, если тебе нравится. Беги. Сегодня ты будешь спать на улице. Тогда узнаешь, как шляться по ночам! — кричал он ей вслед.
Она стояла возле дома. Ее осаждали тучи москитов. Она старалась не плакать, не двинулась с места, даже когда отключили ток. Тьма обступила ее со всех сторон.
Глава четырнадцатая
Что разбудило Омово? Какие-то звуки?
Омово заворочался в постели; сквозь дрему он слышал какие-то отдаленные звуки. Поскребывание, царапанье, шарканье. Он встал, зевнул, огляделся по сторонам. «Проклятые крысы, — подумал он. — Такое чувство, будто они скребутся у меня в голове!» Внезапно он осознал, что наступило утро, и мириады звуков наполнили его слух. Звонки будильников. Крик петухов. Шарканье метлы — настала очередь еще какой-то обитательницы компаунда подметать двор. Непрекращающийся детский плач. Утренние перебранки. Звон колокольчика, возвестивший о появлении предсказательницы, пророчащей апокалипсис и призывающей людей покаяться перед лицом неминуемой катастрофы. Веселый гудок автомобиля, развозящего газеты. Молитвы мусульман.
Омово снова лег на кровать. Он не заметил, как пролетела ночь. Осталось позади место, название которому — «вчера». Он вдруг ощутил струю холодного воздуха, нагнетаемую вращающимся на потолке вентилятором. Теперь он понял, что его разбудило. Это была не возня крыс. Это заработал вентилятор, когда под утро дали ток. Вчера. Он стал вспоминать. Вчера. Вечер. Какое оно было счастливое, это «вчера» — прогулка, дождь; потом на смену ему пришла грусть — расставание, кромешная тьма. Взгляд его остановился на стене, скользнул по цитате, написанной четким почерком:
«Прошедший день — не более чем сон…»
Он повернулся на другой бок. Он думал об Ифейинве, — удалось ли ей избежать неприятностей. Ее муж на редкость ревнивый и злобный. Омово слышал, что он подговорил двоих парней избить фотографа, который пытался приударить за Ифейинвой. Она сама рассказывала Омово об этом. Фотограф долго уговаривал ее сфотографироваться, и, когда она наконец согласилась, он отказался взять с нее деньги, а спустя некоторое время попытался ее обнять. Она закричала, на крик прибежали люди. На следующую же ночь его избили. От стыда и унижения он навсегда покинул эти края.
Омово старался не думать больше о Ифейинве и обо всем остальном, но не мог. Вчерашний вечер удался на славу. Он четко определил для себя рамки своих отношений с ней: дружеское общение, и не более того. Он снова повернулся на другой бок, словно для того, чтобы изменить ход мыслей. Но в его сознании опять возник образ двух хрупких черных пташек, порхающих совсем низко над сладкозвучной речушкой. Он думал о картине, которую хотел написать. И ничего не мог придумать. В голове было пусто. Он мысленно вернулся к той злополучной прогулке по парку. Но никаких подробностей припомнить не мог. В отчаянии он подумал: «Боже мой, я все растерял». На память ему пришли слова доктора Окочи о том, что мечты рождают ответственность. Он снова повернулся к окну, и снова перед глазами у него оказалась цитата, вторая часть которой гласила:
«…а день грядущий — только мечта».
Ему вспомнился увиденный на днях сон, он решил было поискать блокнот и освежить в памяти свою дневниковую запись, но потом передумал: не хотелось себя утруждать. Ему вдруг подумалось, что он уже очень давно не делал никаких записей в блокноте. А ведь у него возникали какие-то интересные мысли, но он их не записал, и теперь они затерялись в закоулках памяти. Он не мог с уверенностью сказать, где кончался сон и начиналась явь, что было порождением его фантазии, а что нет. В висках у него застучало, и он отбросил прочь попытки разобраться в этом. Он решил сегодня же приступить к работе. С тех пор как одна его картина была похищена, а другая конфискована, прошло довольно много времени. Неужели все это тоже было сном?
Он поднялся с кровати. Спать больше не хотелось, он прекрасно понимал, что лишь морочит себя, думая о том, о чем ему вовсе не хотелось думать. Он разглядывал картину, которую только что мысленно нарисовал на стене. На ней масляными красками были изображены три черные птицы, парящие в пространстве на фоне хаотично разбросанных мазков разных цветов и оттенков. Казалось, птицы изо всех сил стараются преодолеть густую, слепую силу красок и не могут. Фон представлял собой сложное сочетание черного, серого, коричневого, белого и других цветов, хотя обнаружить их в чистом виде на картине было невозможно. Откуда в его воображении возник такой сюжет? Это была иллюстрация к стихотворению, которое Окур сочинил вскоре после смерти матери. Он признался Омово, что сочинил его, будучи «под парами».
Омово снова окинул картину мысленным взглядом. Нижняя часть ее была заполнена плавными мазками, изображающими подобие лица спящего ребенка. Он поспешил поскорее забыть эту картину.
Его сознание обрело временное спокойствие, и он попробовал снова уснуть. Но образы летающих и жалобно стонущих черных птиц, заполонивших все вокруг, снова нахлынули на него, и он вскочил с кровати. В этом видении было нечто зловещее. Его окружали реальные предметы, занимавшие свои привычные места. Воспоминания рождались в потаенных уголках сознания. В ту пору он учился в школе и числился в отряде бойскаутов. Однажды они отправились на учения в буш. Они долго бродили среди кустарника и наконец вышли к широкой поляне, по которой текла река. Вдруг где-то вдали прозвучал выстрел, и птицы, тысячи птиц в панике взметнулись в небо и заполонили его. Мальчишки закричали и кинулись врассыпную, а когда они выбрались из своих укрытий, небо, насколько хватало глаз, было снова ясным и спокойным, как будто ничего не произошло. Этот случай навсегда запечатлелся в памяти Омово.
Он ощутил неприятный вкус во рту. Надо бы почистить зубы. С досадой скинул с себя одеяло и встал. Взгляд его снова вернулся к цитате, как будто она гипнотизировала его.
«Но хорошо прожитое сегодня превращает каждое вчера в счастливый сон…»
Он выдавил на щетку немного пасты и задержался у зеркала, разглядывая свое отражение. Вид бритой головы привел его в такое уныние, что он вышел из комнаты, недоумевая — что же все-таки нашла в нем Ифейинва. На дворе было прохладно и сыро. Небо было серовато-блеклым, совсем как борода старца. Воздух казался свежим и чистым; направляясь в умывальню, он вдыхал в себя утренние запахи, исходившие из каждого отдельного жилища. Дети сидели на горшках. Женщины занимались уборкой, а кое-кто уже готовил завтрак. Возле умывальни несколько мужчин с заспанными унылыми лицами жевали побеги тростника, почесывая животы.