Горькая радость
Шрифт:
— Брехня. Одно исключает другое — альтруист и эксплуататор. Это как святой и дьявол в одном флаконе.
— Да я знаю десятки таких людей, — усмехнулась Эдда. — Молятся, на коленях елозят, а сами форменные негодяи.
— Вот за что я тебя люблю. Ты видишь то, что скрыто за фасадом.
— Профессия помогает. Когда человек болен, раскрывается его истинная натура. Про богатых этого не скажешь.
— Может, поэтому наследник Бердама стал врачом. Одни деньги жизни не научат, — резюмировал Джек, убирая со стола тарелки и чашки. — Пошли, я отвезу тебя в больницу на машине.
Когда Эдда ехала в больницу в потрепанном грузовике Джека, сердце
«Я хочу путешествовать, мечтаю уехать из Корунды, но ведь путешествовать вдвоем с любимым человеком гораздо приятнее. И за это открытие я должна быть благодарна Джеку. Быть вместе и поддерживать друг друга, сохраняя при этом полную свободу. Я чувствую, что влюбилась в Джека, но может ли он ответить мне тем же? А вот этого я не знаю. Он еще не подал мне сигнала. Мы оба соблюдаем дистанцию. Это взаимное доверие? Вздор! Его не существует».
Китти сразу заметила перемену в сестре.
— Я вижу, ты наконец оправилась от потери Грейс.
— Да, верно, — согласилась Эдда, стягивая сапоги и брюки для верховой езды.
У нее на языке уже вертелось имя Джека, но она вовремя спохватилась. Это никого не касается. Вместо этого она спросила:
— Ты слышала, что Мод болтала о наследнике Бердама?
— Только то, что он врач. Интересно, в какой клинике?
— Понятия не имею. Достаточно того, что он наследник Бердама, потеснивший Джека Терлоу.
В комнату вихрем ворвалась Тафтс.
— Эдда, поменялось расписание дежурств. После выходных ты начинаешь работать в операционной. — Ее хорошенькое личико скривилось. — Повезло тебе! Я-то надеялась, что буду там первой.
— Тебя доктор Финакан не отпустит, пока вы не закончите свои дела, — без всякого сочувствия отозвалась Китти. — Нельзя иметь все сразу, Тафтс.
— Ладно, ладно, все равно моя очередь наступит.
«Интересно, почему я не сказала им про Джека? — думала Эдда, направляясь в ванную, чтобы смыть с себя лошадиный запах. — Они же мои сестры! Но ведь он не делал мне никаких авансов, только дружба и ничего больше. А влюбиться он может, к примеру, в Китти. Нет, я этого не допущу! Китти мне, конечно, дорога, но стоять и смотреть, как она рушит мою жизнь, я уж точно не буду».
Весьма неосторожная мысль, как выяснилось позже, когда они по странной случайности наткнулись на Китти, бредущую по конной тропе. Они с Джеком вежливо поздоровались, но лошади гарцевали, готовые пуститься в легкий галоп, и пешая Китти быстро ретировалась, желая быть подальше от столь опасных животных.
— Красивая девочка, — отметил Джек, когда они сели на поваленный ствол.
— Редкая красавица, — совершенно искренне уточнила Эдда.
Джек ухмыльнулся:
— Для тех, кто предпочитает такой тип женщин. Но я не любитель пышных азалий. Мне больше по душе стройные благородные тополя.
— Вот уж не знала, что ты умеешь говорить метафорами, — засмеялась Эдда.
— Ты еще многого обо мне не знаешь, — загадочно ответил Джек.
В травматическом отделении больницы была небольшая операционная, где пациентам оказывали
Войдя в двустворчатые двери, Эдда увидела несколько помещений, одно из которых было операционной, а в остальных мыли, дезинфицировали, стерилизовали, хранили инструменты, переодевались и держали вспомогательное оборудование. Еще там было шесть отдельных боксов для пациентов, где они лежали до перевода в общие палаты. Родильное отделение находилось в другом месте. В операционной роженицам делали только кесарево сечение. Акушер Нед Мэсон был своего рода достопримечательностью Корунды: всех, кто родился там за последние сорок лет, принимал доктор Мэсон, который и сейчас не собирался уходить на покой.
Операционная сестра Дороти Маршалл имела под своим началом двух младших медсестер и десяток сиделок из Вест-Энда. Все они были прикомандированы к операционной, но появление здесь Эдды предвещало начало перемен, что вовсе не радовало операционную сестру. Однако от ее умения передать свой опыт практиканткам зависело и ее собственное благополучие, чего она не могла не понимать. Поэтому она была полна решимости сделать из Латимер образцовую операционную сестру.
Эдде предстояло начать с грязной работы. В ее обязанности входило убирать использованные инструменты, отмывать их от крови, помещать в стерилизатор, где они двадцать минут кипятились, потом вынимать стерильными щипцами и класть на стерильные же, покрытые салфетками лотки, которые отправлялись в паровой автоклав. Тяжелая и опасная работа, где в любую минуту можно ошпариться или обжечься. Поэтому она была строго ограничена по времени и занимала лишь небольшую часть дежурства.
Операционная сестра ассистировала хирургу и часто сама зашивала раны. В случае дорогостоящих операций операционную сестру сменял врач, от чего хирург бывал не в восторге, потому что сестра была опытнее и от нее было больше толку. Но, к несчастью, у нее не было докторского диплома, так что богатые, как это ни парадоксально, получали за свои деньги менее квалифицированную помощь, чем бедняки, которые довольствовались тем, что дают. Проходя практику, Эдда частенько посмеивалась, видя, что деньги и положение не всегда гарантируют наилучшее лечение. Слишком придирчивые пациенты тоже оказывались в проигрыше. У пострадавшей сиделки была масса способов отомстить зловредному больному, от устрашающих доз слабительного до зудящей сыпи. Сиделки ведь тоже люди!
Еще Эдда узнала, что одна из сестер, стоящих вокруг операционного стола, подает стерильные инструменты хирургу или операционной сестре, а использованные бросает в лоток, который уносит санитарка. Другая считает количество салфеток, закладываемых в рану. При полостных операциях салфетки могут быть величиной с женский носовой платок и их требуется не меньше дюжины. Перед наложением швов все их обязательно убирают. Если оставить салфетку внутри тела, начнется воспаление и пациент может умереть.