Горькая радость
Шрифт:
— Это что-то совершенно неожиданное. Вы все это придумали вчера вечером?
— Да.
— И за сутки сумели все провернуть, включая этого самого Джона Смита?
— Да.
— Теперь мне понятно, почему вам дали рыцарское звание. Они были готовы на все, лишь бы от вас избавиться. В новом качестве вам прямая дорога в парламент прямо на первую скамью, — со смехом сказала Эдда, ставя свой бокал.
— А вы, мадам, уж слишком умны. Надеюсь, вы не провалите экзамены, и план Шиллера не сорвется.
— План Шиллера — это я?
— Да.
Эдда едва не замурлыкала,
— Приятно быть центром грандиозного плана. С нетерпением жду начала учебы.
Эдде предстояло осилить громадное количество материала, но она скоро убедилась, что многое ей уже знакомо, благодаря больничной практике и неуемной любознательности, побуждавшей ее узнавать больше, чем того требовалось для работы. Джон Смит вполне соответствовал своему имени — он был совершенно безлик и непритязателен. Единственным его требованием было усвоение материала. Он приходил в девять утра и уходил в пять, не раскрывая секрета, кто он и откуда. Обед им присылали сверху, из квартиры Шиллера.
Эдду обеспечили всеми мыслимыми учебниками и пособиями, моделями молекул и человеческих органов и даже скелетом. А она наслаждалась каждым мгновением этой странной и, как ей казалось, бесполезной учебы, особенно ее последними днями, когда она уже могла помериться силами со своим преподавателем.
Через две недели, в воскресенье, Эдда сдавала три письменных экзамена. Утро было отдано биохимии, днем последовала психология, а вечером — анатомия. Некоторые вопросы были достаточно трудны, но в восемь вечера, расправившись с анатомией, она уже знала, что экзамены, которые сдают студенты второго курса, прошли вполне успешно.
Когда она ужинала, ей принесли карточку.
«Отдыхайте, а завтра вечером буду счастлив видеть вас за своим столом. Р. III.»
Все оставшееся время Эдда приходила в себя, спускаясь с заоблачных высот, куда вознесли ее две недели приобщения к сокровищнице медицинских знаний, а потом надела ярко-красное платье и поднялась к сэру Росону. Она выбрала этот цвет, поскольку в нем было что-то победное, — интуиция подсказывала ей, что ее триумф не ограничится одними экзаменами.
— Цвет уличных почтовых ящиков, — заметил Росон, забирая у нее сумочку и перчатки.
— А также телефонных будок, — невозмутимо добавила Эдда, опускаясь в кресло и принимая из рук Росона бокал с хересом.
— Вам он идет, но вы и без меня это знаете. Возможно, в гардеробе у вас многовато красного, но, видимо, это ваш любимый цвет, а для экспериментов вам просто не хватает денег. — Он сел так, чтобы видеть ее анфас. — Но вы бы смотрелись не хуже и в ярко-голубом, нефритовом или изумрудно-зеленом, темно-желтом, фиолетовом и даже пестром.
— Только когда я стану старшей медсестрой и смогу транжирить деньги.
— Транжирить деньги можно и в ином качестве, но об этом после ужина. Если вы меня отвергнете, то хотя бы на сытый желудок.
— Договорились. А что у нас на ужин?
— Омары и крабы в восточном соусе и жареные цыплята.
Несмотря на то что Эдду снедало любопытство, она воздала должное предложенному меню. Когда
— Поздравляю, дорогая, вы отлично сдали все три предмета.
— Кто же принимал экзамен? — изумилась Эдда.
— Я передал ваши ответы преподавателям Мельбурнского университета, которые принимают экзамены на втором курсе, — сообщил Росон, очень довольный собой.
— На втором курсе?
— Да.
— Мне требовалось узнать ваш уровень знаний, и я вступил в сговор с моими друзьями с медицинского факультета. В Мельбурне у женщины больше шансов поступить в университет и заниматься медициной, а вот в Сиднее к ним относятся с предубеждением, что весьма прискорбно. Там слишком сильно английское влияние. Однако я отклонился от темы.
Росону вдруг показалось, что Эдда его не слушает. В ее глазах появилось какое-то новое выражение, там затаилась невыносимая боль, перед которой она была бессильна.
Он заторопился, стремясь поскорее прогнать эту боль, ведь это вполне в его силах — если она, конечно, согласится.
— В феврале следующего года, когда в университете начнутся занятия, вы станете студенткой третьего курса медицинского факультета — ведь вы уже сдали экзамены. Учиться будете здесь, в Мельбурне, и через четыре года, в ноябре 1935-го, получите университетский диплом. Потом еще год интернатуры, чтобы получить разрешение на медицинскую практику. Подумайте об этом! В тридцать один год вы станете дипломированным врачом и перед вами целая жизнь, посвященная медицине.
Ее тело конвульсивно дернулось, и Эдда резко поднялась со стула. На лице ее была написана паника.
— Подождите! Послушайте меня, Эдда, прошу вас! — вскрикнул Росон.
— Я не принимаю подачек, особенно от близких друзей.
— Это не благотворительность и имеет свою цену, причем немалую.
Эдда немного остыла.
— Цену? Какую же?
— Мне нужна жена. Это и есть моя цена. Выходите за меня замуж, и тогда вы сможете заниматься медициной, покупать платья всех цветов радуги, носить меха — все что угодно, ведь я очень богат. Но мне нужна жена. Будь я женат, я бы давно прошел в парламент. В моем возрасте неженатые мужчины вызывают подозрения, даже если у них кристальная репутация. Но я так и не смог найти себе жену. Пока не встретил вас. Умная, образованная, утонченная, понимающая — и к тому же толерантная! Вы достойны стать леди Шиллер. Большинство женщин расшиблись бы в лепешку, чтобы получить этот титул, а вас, я вижу, он не слишком впечатляет?
Эдда начала смеяться мелким истерическим смехом, перешедшим в громкое всхлипывание.
— Вы кажетесь мне чрезвычайно соблазнительной, — продолжал сэр Росон, спеша высказаться, пока ему не изменила решимость. — Возможно, в будущем мы попытаемся завести ребенка. Не знаю, смогу ли я, но позже, когда мы привыкнем друг к другу, я приложу все усилия, но, разумеется, если вы сами этого захотите. Няни и детские садики существенно облегчат вашу задачу. — Он стукнул кулаком по лбу. — Но я забегаю вперед. Эдда, выходите за меня замуж!