Горькие травы Чернобыля
Шрифт:
– Если честно, то не знаю!- заявил я.
Николай Григорьевич махнул рукой и двинулся вглубь квартиры.
– Проходите, ребятки, сидайтэ, в ногах правды нет.
Мы с Климчуком прошли в комнату.
Квартира у Лельченко была весьма презентабельной. Это сразу бросалось в глаза, даже несмотря на беспорядок и разбросанные вещи - уезжали хозяева, конечно, в большой спешке. Практически новая отечественная "стенка" занимала пространство напротив роскошного кожаного дивана и двух мягких кожаных кресел. Большой цветной телевизор "Электрон"
Зарабатывали инженеры в Припяти явно неплохо.
Лельченко показал нам на диван, а сам устало плюхнулся в кресло. Я присел, а Климчук покачал головой:
– Проверим фон на всякий случай.
Никто не возражал. Володя привычно задвигался с радиометром по комнате.
Датчик обнюхал ковер, прошелся по книгам, пробежался под потолком и перекинулся на большое окно гостиной, закрытое бог знает каким хламом.
– Ну, жить можно, - резюмировал Климчук,- несколько дней в году. Молодец, что окна позакрывал.
Николай Григорьевич шумно и тяжело вдохнул.
– Неужели потеряли мы Припять? Неужели навсегда?
– Ты ведь знаешь ответ, Григорьевич,- укоризненно сказал Климчук,- не трави душу, ни себе, ни мне.
Володя отправился исследовать вторую комнату. Не задержался там. Прошелся по кухне, заглянул в санузел, вернулся и присел на диван.
Все молчали. Как-то вдруг усталость быстро взяла своё. Неведомым образом горящий свет, такой мягкий и домашний, прохлада нижних этажей, вместо палящего солнца на улице, мягкий ковёр под ногами, вместо радиоактивной пыли, чувство относительной безопасности - всё это вместе взятое успокоило напряженный с самого утра организм.
Я и не заметил, как погрузился в сладкую дрёму...
Голос Лельченко доносился словно бы издалека:
– Нет, вот ты мне скажи, старому инженеру, как парнишка свет включил?
– Ой, Григорьевич, успокойся уже,- лениво пробормотал Климчук,- ты строитель, а не электрик. Откуда мне знать? Свет в городе все-таки есть для технических нужд. Может кто-то, где-то не ту кнопку нажал. Может, электрики в ТП работают. А может и еще чего.
После того, как украинское Полесье "мирный атом" превратил в Хиросиму, всему удивляться - никаких нервов не хватит.
– Рота, подъём!- вдруг заорал Климчук, толкая меня в бок.
Я подпрыгнул и обалдело закрутил головой.
– Спать нам сейчас не с руки, - уже серьёзным негромким голосом объявил Володя, - кушаем, часок подремлем - и на выезд.
Николай Григорьевич оживился, словно что-то вспомнив, и рысцой понёсся на кухню.
Там долго звякало стекло и гремела прочая кухонная утварь под радостное бормотание Лельченко.
Наконец, он показался в дверях, держа две бутылки вина и подмигивая, как семафор.
Климчук как-то ненатурально вздохнул и потянулся к радиометру. Хорошее настроение вновь вернулось в Володе.
– Ужас какой!- весело заорал он.- 700 миллирентген, это ж по одному миллирентгену на миллилитр! Таким вином только реактор тушить! Слушай, Григорьевич, подари его мне - я им тещу угощу.
Лельченко в отчаянии смотрел на Климчука:
– Володя, родной, да неужели семьсот? Да когда же оно, треклятое, успело столько заразы натянуть? Ну, померяй ещё раз, а?
Климчук не выдержал, расхохотался.
– Пошутить уже нельзя! Нормальное вино твоё, если только не скисло!
Лельченко радостно матюкнулся и вновь умчался на кухню. Мы отправились следом.
Кухни у нас небольшие. Раковина, электроплита на три конфорки, холодильник "Донбасс", на котором примостился крохотный телевизор "Юность", маленький обеденный стол - и вот собственно всё. А чего еще желать нормальному советскому человеку?
Климчук ткнул ножом банку с манговым соком, протянул мне. Себе открыл другую.
Сок, как сок. Так себе сок, честно говоря. Но когда жажда - пить можно. И хорошо выводит радионуклиды.
У Николая Григорьевича жажда была другая. Он вмиг срезал ножом пластмассовую пробку с " Каберне". Крымское, между прочим. Наполнил два стакана. Протянул один Климчуку. Больше, разумеется, никого на кухне не было. Ну да, я же школота-невидимка, я понимаю.
Володя секунды две колебался, махнул рукой, крикнул "Будьмо!" и махом влил стакан в широко открытую пасть. Кажется, в Советском Союзе старлеи пили не хуже инженеров.
Тем временем Лельченко разворошил фольгу на сухих пайках:
– Робяты, налетай!
Хорошие были пайки, предназначенные членам правительственной комиссии, - тонко нарезанный сервелат, сыр, банка крабов, хлеб, тюбик с горчицей и, ни к селу, ни к городу, завернутая в целлофан трубочка эклера.
– Ну, за отмену сухого закона!- Лельченко вновь наполнил стаканы.
– Погоди ты, Григорьевич,- жуя сервелат, невнятно сказал Климчук,- я и за рулём, да и покурить бы. Схожу в машину за сигаретами и подымлю на улице.
– А-а,мэ,- честным голосом сказал я, - я знал, что ты покурить захочешь и догадался захватить твои сигареты!
Климчук подозрительно посмотрел на железную коробку, подумал и молча сунул её в карман.
– Покурю внизу, - решил он,- и, наверное, свяжусь по рации с нашим генералом и твоими журналистами.
Я было увязался за ним.
– Погоди, сынок, - сказал Лельченко,- чего там тебе на жаре торчать. Поешь, выпей это...соку, поговори со стариком.
Я остался, а Володя помчался вниз.
Лельченко включил конфорку электроплиты. Подержал над ней ладонь, покосился на меня:
– В города-спутники АЭС газ не тянут, зачем при дармовой электроэнергии - копейка-киловатт? Так вот, друже, плита-то не греется, а свет горит. И шо цэ воно такэ?