Горькие травы Чернобыля

Новиков Евгений

– А вот его,- сердитый кивок в мою сторону,- надо было дома оставить! Нахватается рентгенов, что потом?

– Да мы здесь только около часа, Николай Тимофеевич,- сказал отец,- а на площадку вообще не ездили. Я понимаю. А что это вы с патрулём разъезжаете? Не уехали в Киев? Судя по вашему лицу, рентгенов вы нахватались сверх всякой меры!

Антошин как-то осунулся, задумчиво посмотрел по сторонам.

– Да, еще в первые деньки под сотню набрал. Собственно я уже лечился в Киеве. Почистили немного. А вернуться попросил командующий округом

с подачи Силаева. Вот, дескать, генерал тут здорово порядки наводил, так нехай еще попрацюе. Э-э прогуляемся немного, Николай Константинович, подышим чернобыльским воздухом?

Отец улыбнулся – с именами-отчествами у генерала были явные нелады - и молча кивнул.

Они отошли от машины.

– А кто стрелял-то?- крикнул я вслед,- От рентгенов отстреливались?!

Генерал оглянулся.

– Да уж господина Рентгена я бы с удовольствием расстрелял! Вместе с госпожой Кюри…

– Счет два-один!
– резюмировал Климчук, подмигнув мне.
– В твою пользу.

Все рассмеялись и вновь полезли в «Рафик».

– Я много слышал про Антошина,- стал рассказывать Лельченко,- он здесь буквально с первого дня взял ситуацию под контроль, пока высокое начальство в ступоре было.

– Сам носился по четвёртому блоку, пригнал вертолетчиков своих, нашел песок, мешки. Сам поднимался в воздух, показывал, как заходить с высоты на реактор. Облучился, конечно, страшно.

Лельченко вдруг рассмеялся:

– И наше местное начальство облучил. Вертолетную площадку сделал прямо рядом с горкомом партии. Ну и вертолеты им там все кабинеты радиоактивной пылью забили. Это уж потом догадались штаб в Чернобыль перевести.

– Григорьевич, да погоди ты!- воскликнул Климчук.- Дай послушать, чего там генерал рассказывает.

Несмотря на то, что Антошин говорил вполголоса, в пустой абсолютной тишине улицы речь была слышна чётко.

– В общем обстановка тяжелая, - говорил генерал, - один экипаж потерян - зацепили лопастями вентиляционную трубу блока и рухнули вниз. Хоть не прямо в реактор, а то пришлось бы бежать отсюда, куда глаза глядят. На высоте сто метров над блоком светило за тысячу рентген, а когда мешки сбрасываешь – вообще страшно что. А ведь каждому экипажу приходилось делать не один заход. Люди быстро выходили из строя. Но, должен сказать, что новых жертв нет. Догадались кабины изнутри свинцом обкладывать. Теперь все мои ребята в Москве, в шестой клинике, там сделают всё, что возможно и невозможно.

Антошин замолчал, опустил голову, его лицо опять стало бледным, осунувшимся.

– Я вам прямо скажу…Конечно, этого не дадут написать. Хотя, давайте посмотрим, какая у нас перестройка и гласность. В общем, бардак у них здесь. Бардак и безответственность. Правительственная комиссия Щербины только командовать умеет. Ой, да и командовать они тоже не умеют. В первый день на всей станции, во всём городе не было ни одного дозиметра, ни одного радиометра. Носом радиацию мерили. Пожарников всех, до одного, погубили. Бросили их на четвёртый блок пожар тушить. Ума-то нет, что никакой водой ядерный огонь не погасишь…И вот они лили воду прямо в реактор! А пар радиоактивный поднимался в высоту, и разносило его по всей Европе нахрен!

Генерал распалился, лицо вновь стало красным.

– А население? Два дня людей в известность не ставили! О таблетках йодных никто и не подумал. Переоблучили щитовидки всем. Детям, в том числе…Эвакуировали мы гражданского населения более 60 тысяч. Что с ними будет, это же…Даже никто не мерил, сколько они грязи собрали. А повезли их куда? Кого-то в Киев, а там тоже фон. Тысяча сто автобусов пришло из Припяти. Раскатывали по столичным улицам, грязь разносили.

Отец молча слушал. Антошин перевел дух и продолжил:

– А на площадке что творится? Погнали людей собирать куски топлива. Вокруг станции,

уран кусками разбросало, так его поднимали с земли руками в перчатках и бросали в вёдра. Уран собирать руками, вы понимаете? Загубили заживо! Купили за валюту в Японии роботов, чтобы собирать уран и графит. Так они не выдерживали таких доз радиации, электроника сгорала. Ну вот, значит, бросили солдат на крышу реактора, топливо собирать…Они ж не роботы, им же можно. Какое потомство у них будет?

Голос генерала дрожал.

– Но, в общем, сейчас Щербину сменил Силаев. Дело на лад пошло. Площадку бетоном залили, почистили. Реактору пасть бором закидали. Скоро начнут захоранивать, саркофаг такой строить. Хотите посмотреть? Бэтээр у нас внутри чистый, свинцом оббит…

Мы не расслышали, что сказал отец. Генерал оживился:

– Но только лично вы, а своих отправляйте на выезд, на КПП «Дитятки». Там все условия – отмоют и машину, и людей. Одежду новую выдадут. Эту придется выбросить.

– Э-э, народ!- заорал вдруг Шебаршин.- Телевидение возьмите!

Он схватил камеру и бросился к бэтээру. За ним выскочил Лельченко. За ним я.

– Товарищ Антошин,- крикнул Лельченко, мне в контору надо!

– А мне реактор сфотографировать надо!
– выпалил я.

Николай Тимофеевич топнул ногой:

– Это реактор тебя сфотографирует, а не ты его!

– Счет два два,- объявил Климчук.

Все рассмеялись, включая генерала. Антошин почесал переносицу.

– И потом у меня бэтээр, а не плацкартный вагон и не детский сад.

– Два три в пользу вооруженных сил,- противным голосом сказал Володя и скорчил мне рожу.

– Беру только двоих,- резюмировал Антошин, оборачиваясь к отцу, - вас и телевизионщика. Прошу занять места. Потом найду вам транспорт до Дитяток

Отец и Шебаршин полезли на бэтээр.

– Всем всё ясно и понятно? – крикнул отец.- Встречаемся на КПП. Контрольное время пятнадцать ноль ноль.

– Минутку,- Антошин о чём-то раздумывал,- товарищ старший лейтенант, у вас рация в машине есть?

– Есть, товарищ генерал-майор! Четвертый канал, позывной « Волга».

– Понял. Мой позывной «Каштан». Если будут коррективы, выходите на связь.