Горькие яблоки
Шрифт:
– И впрямь удивительно похожи, – за всех ответила Радкина мать, тетешкая внука. Правда, надолго её не хватило. Её никогда надолго не хватало, так было и с самой Радкой, и с садом, и с отцом. Непутевая она была, слишком легкомысленная. Зато красивая. Плотненькая, кудрявая, остроглазая. В самом соку, точно как любили в селе. Жаль, что внешностью Радка пошла не в неё, а в своего неизвестного отца. И не спросишь ведь у неё, кто настоящий отец и чего мать в нем нашла.
Ничего удивительного не было, что второй раз родители пришли нескоро, а потом и вовсе перестали приходить,
Хенрык больше сидр в таких количествах не пил и шкатулку не вынимал, словно и не было ничего такого. И на Фабиуша смотрел редко – чего ему до совсем крохи, который еще только начинал делать первые неуверенные шаги? Вот когда вырастет, тогда уж совсем другое дело. А что у него болит животик, режутся зубки и другие беды – ну на то ребенку и мать, чтобы с этим справляться.
Зато у Радки тоже выдалась отдушина – чтобы ребенок не мешал по-старчески прерывистому сну Хенрыка, тот выделил жене и наследнику треть дома, на которой сам не появлялся. И в постель Радку больше не звал к их обоюдному облегчению. Всё-таки он был далеко не мальчик.
Однажды Радка всё-таки встретилась с отцом. Она понесла Фабуся в сельские сады, чтобы он мог поиграть неспелыми еще яблоками, поползать на травке и поглазеть на поселившихся в тенистой кроне деревьев пташек. Так росла она, так росла и её мать, да и все прочие дети в селе росли так.
Тут можно было встретить и других матерей с детьми, и если саму Радку едва терпели из-за её сварливого характера и злого языка, то солнечного Фабуся, который несмело топал на своих толстеньких ножках то к одному, то к другому малышу и каждому улыбался так широко, что у Радки сердце замирало, никто не обижал.
Вот и в тот день Радка вынесла Фабуся поиграть на травке, а сама села в тенечке, подальше от болтливых как сороки женщин, чтоб их всех дракон пожрал. Она даже подумывала вздремнуть, благо ребенку в садах ничего не грозило, когда откуда не возьмись появился отец.
Нет, мужчины тоже бывали в садах, проверяли, скоро ли поспеет урожай, подрезали деревья, а порой и гнали заболтавшихся жен с детьми домой, чтобы те приготовили ужин. Прямо счастье, что Хенрык достаточно богат, чтобы содержать немую дряхлую ключницу, способную приготовить нехитрую снедь. Иначе бы не видать Радке свободы.
И вот когда она уже почти задремала, над ней раздался короткий хриплый звук. Словно кто-то кашлянул, так знакомо, она слышала этот звук в детстве, когда обрывала слишком зеленые яблоки в саду или засыпала над шитьем.
– Папа? – она открыла глаза, враз пожалев, что назвала его как в детстве. Она же взрослая женщина, а он ей даже не отец!
– И никак в толк не возьму, зачем ты так? – он сел рядом, не обращая внимания на то, как Радка скривилась. – Я думал, поживешь с Хенрыком, он старый, умрет скоро, будешь свободной женщиной. А ты себе такую обузу взвалила.
И он кивнул в сторону играющего неподалеку внука. Радка мгновенно вскипела. Когда у сына болел животик или он капризничал, когда у неё отваливались руки и, казалось, на части разваливается спина от таскания не желающего засыпать упитанного мальчишки, она и сама порой думала, что он обуза. Но никому и никогда она не собиралась позволять думать также.
– Хенрык выкидыш магиков, – процедила она сквозь зубы. – Еще столько же проживет, как они живут, я раньше состарюсь. И Фабусь не обуза. Он же не Хенрыка…
Прежде, чем отец успел что-то спросить, она твердо добавила:
– …Он мой сын.
Странно, обычно она всегда фантазировала о том, как привезет Фабиуша к Манфреду, покажет ему ребенка и скажет, мол, вот твой сын. А тут раз – и сказала, что он её. Будто и не было никакого Манфреда.
Нет, надо поскорее выбираться в магический город, а то так можно и привыкнуть прозябать, найти удовольствие в этих прогулках по саду, готовке сыну и других скучных глупостях.
Глядя на её решительное злое лицо, отец тяжело поднялся с травы и покачал головой:
– Где-то мы не досмотрели с матерью.
– Да вы вообще не смотрели, – нельзя было сорваться на крик, Фабусь от этого пугался и плакал. Обидно даже, Радка любила покричать, потопать ногами. А теперь приходилось сдерживаться. – Вы наплевали на меня, сбыли с рук этому старому пузырю, и еще недовольны!
Тонко заплакал Фабусь – почувствовал, что мать злится. Но сейчас Радка даже была довольна, появился повод оставить отца и отойти к ребенку, взять его на руки, прижать к себе тяжелое теплое тельце, вдохнуть яблочный свежий запах, идущий от макушки. Детки, выросшие в садах, пахли яблоками – это ли не самое расчудесное чудо?
Радка не знала, как смягчается и становится почти красивым её лицо, когда она прижимает к себе сына, но зато она могла видеть, как уходит отец, сгорбившись и, казалось, постарев на добрый десяток лет. И ей не было жаль, ведь она всего лишь сказала правду. Многие не любят правды, что с того. А вот он глупость сморозил. Сам же говорил, что она пошла в мать, чего теперь ей пенять? Недосмотрели. Знали, где упасть, а соломки не подстелили, а Радке теперь отвечать. Нет, не зря она продолжала избегать родителей, хоть и расчувствовалась в том разговоре с отцом. Отчимом. Тьфу-ты, пропасть.
9 глава
– Еще один шанс, мне нужен один шанс, – бормотала Радка, укачивая сына. – Я дождусь.
– Я дождусь, – как заведенная повторяла она, остервенело тряся кроватку. Первая мысль – жить своей жизнью, просто растить сына и забыть о магическом городе, была с негодованием отброшена, ведь это мог оказаться тот самый ее единственный шанс, достаточно было только подождать.
Время неумолимо шло, и вот наконец случилось то, чего так ждала Радослава. Когда Фабусю исполнилось четыре, он уронил на соседского мальчика садовую лопатку, даже не приближаясь. Тот разрыдался, и лопатка под испуганное ойканье Фабуся испарилась в воздухе. Растаяла.