Горький без грима. Тайна смерти
Шрифт:
Но вот кто-то не в добрый час вспомнил, что не все в порядке у тов. Покровского с анкетой, «с происхожденьицем». Отец его, умерший в годы Гражданской войны, был до революции начальником Нижегородского острога. Возникло «дело Покровского». Юрию Александровичу грозило исключение из партии как «чуждому элементу». Ожидала его и высылка из города.
В эти дни Юрий, как никогда, много думал об отце. Что и говорить: не слишком привлекательная была у него должность! Но по рассказам матери Анны Александровны Юрий знал, что отец не был несправедлив в обращении с заключенными, стремился даже в чем-то облегчить их участь. А у политических будто бы даже брал читать нелегальную литературу!
Но одно дело — рассказы
Юрий знал, что великий писатель, находившийся теперь в зените славы и любимый всем народом, некогда отбывал заключение в остроге, начальником которого был отец Юрия Александр Иванович.
И вот ударник производства, молодой коммунист спрашивает знаменитого писателя: «…был ли он (отец) действительно жандармом и зверски обращался с заключенными и особенно политическими или нет?» Письмо заканчивалось так: «…все вышеописанные вопросы мне и партии необходимо разрешить, ибо все это решит мою судьбу во время чистки партии, которая скоро будет в нашем крае и коллективе» [53] .
53
Архив А. М. Горького. КГ-рзн, 8–22–1.
Стоит обратить внимание на такую подробность. Покровский обращается к Горькому не с жалобой, не за поддержкой, а за истиной. В его письме слышится готовность понести наказание, если это будет необходимо.
Но внутренне он рассчитывал все же на другой исход. В этом его поддерживало следующее любопытное обстоятельство, о котором он не преминул сообщить Горькому в том же письме. В доме Покровских хранилось, как он пишет, «полное собрание сочинений Горького» с такой дарственной надписью: «В память Александру Ивановичу Покровскому от бывшего арестанта. М. Горький».
Известно, как сверхъестественно был занят писатель. Но задерживать ответ на такие письма нельзя никоим образом!
…Как давно все это было, но цепкая писательская память удержала даже малые подробности.
Арестовали его в ночь на 17 апреля 1901 года и тогда же препроводили в Нижегородский острог. Здесь и состоялось знакомство «политического» с начальником тюрьмы Александром Ивановичем Покровским.
Вскоре после ареста Горький писал жене Екатерине Павловне: «Тюремное начальство — от высших до низших — строго, но безусловно корректно».
Арестованный по тому же делу Скиталец позднее вспоминал: «В Горьком — особая привлекательность: не прошло недели, как часовые, надзиратели, уголовные и даже начальник тюрьмы и два помощника его были очарованы необыкновенным арестантом».
По существовавшим тогда правилам, свидание с политзаключенными разрешалось в канцелярии тюрьмы в присутствии администрации. В такой обстановке происходила встреча Горького с Константином Петровичем Пятницким, руководителем издательства «Знание». Он был вызван специально из Петербурга Екатериной Павловной для хлопот об освобождении мужа.
Пятницкий приехал с плохими вестями. В Петербурге был разгромлен журнал «Жизнь», орган легальных марксистов, а его редактора Владимира Александровича Поссе заточили в Кресты (как именовалась тюрьма в столице).
В журнале «Жизнь» Горький печатался неоднократно и по праву считался одним из основных авторов. Здесь были опубликованы такие крупные и значительные вещи, как «Фома Гордеев», «Трое».
Так вот, Пятницкий думал, что и Горький арестован в связи с разгромом журнала, а о деле с мимеографом — печатным станком для изготовления прокламаций — основной причиной ареста, он ничего не знал. Но это — запретные темы для разговора, и как говорить обо всем с Горьким в тюрьме?
Вот что позднее вспоминал Пятницкий, рисуя
Среди деловых разговоров мне удалось без помехи сообщить Горькому о происшедшем в Петербурге: о судьбе журнала и руководителей журнала, особенно Поссе, с которым Горький в то время был очень близок. Мне казалось, что эти сведения могут пригодиться ему при допросах».
По-видимому, Пятницкий кое-что характеризует не совсем точно, и упрекать его за это нельзя, так как о чем-то он не мог знать. Дело не в том, что Покровскому были скучны деловые разговоры о литературе. По воспоминаниям Скитальца, Покровский как раз являлся «поклонником таланта Горького». К этому следует добавить, что он вообще был любитель литературы и имел большую личную библиотеку.
Скорее всем своим видом и поведением во время свидания он давал большую свободу для беседы арестованного с посетителем. Тот же Скиталец вспоминает: «Он (Покровский. — В.Б.) делал для нас всевозможные поблажки, чтоб облегчить нам наше положение».
Про одну из таких «поблажек» стоит сказать особо. Среди книг, доставляемых Горькому в тюрьму, был и четвертый номер журнала «Жизнь». Того самого, который ликвидировали за антиправительственный характер!
Мало того, именно в этой, четвертой книжке журнала по недосмотру цензора была опубликована «Песня о Буревестнике», написанная в доме Лемке, где и арестовали Горького какие-нибудь две недели назад!
Представляете, ходит по камере «политический» со свежим журналом в руках и читает собственное сочинение: «Буря! Скоро грянет буря!»
А теперь можно перейти непосредственно к тому письму, которым Горький ответил на запрос Юрия Александровича Покровского и которое его жена в конце 50-х годов принесла в редакцию газеты «Ленинская смена».
«Тов. Покровский, — писал Горький, — сообщаю Вам, что, сидя в Нижегородской тюрьме, я со стороны ее начальника Александра Ивановича Покровского никаких стеснений не испытывал и от товарищей моих указаний на некорректное отношение к ним Покровского не слышал. Могу добавить, что отец Ваш раза три-четыре посещал меня в камере и, между прочим, советовался со мною, следует ли ему жениться, причем мотивом женитьбы он выставлял свое желание передать пенсию девушке, которую он знал еще ребенком. С ней он и обвенчался в тюремной церкви, а на другой день был у меня в камере — показал мне „молодую“. Это говорит о „патриархальности“ отношений его к заключенным, фамилии коих он сообщал мне каждый раз, когда количество их возрастало. Мои впечатления — это был человек „мягкий“, добродушный и тяготившийся своей должностью.
Приветствую и желаю Вам всего хорошего.
15.2.34.
М. Горький» [54] .
54
Впервые опубликовано мною в газете «Советская Башкирия», 1963, 10 февраля.