Горький мед любви
Шрифт:
IV
От Гарри Гранта (прежнее имя Лоти) в Брайтбури, графство Йоркшир (Англия)
Таити, 20 января 1872 года
«Милая сестра!
Вот и отдаленный остров, который так любил наш брат, таинственное место, предмет мечтаний моей юности. Необъяснимое желание увидеть его способствовало тому, что я избрал утомительное и начинающее уже наскучивать мне морское ремесло.
Прошли года и я стал мужчиной. Я достаточно уже поплавал по свету и вот теперь нахожусь возле заветного острова. Но я чувствую только печаль и горькое разочарование.
Однако это тот самый Папеэте. Дворец королевы среди зелени, залив, окаймленный высокими пальмами, высокие скалистые горы — все это мне уже знакомо. Все это я уже видел десять лет назад на пожелтевших от морской воды рисунках, которые присылал нам Жорж. Именно об этом уголке с такой любовью рассказывал нам наш усопший брат…
Все то же — только нет прежнего очарования мечты и детских фантазий. Страна как страна, и я тот же Гарри, каким был в Брайтбури и в Лондоне, и всюду, так что мне кажется, будто ничего не изменилось…
Я не должен был видеть этой волшебной страны, чтобы сохранить в душе ее очарование!
Вдобавок мне испортили впечатление о Таити те банальные личности с низменными помыслами, которые обесценивают все своими грубыми насмешками со свойственной им неспособностью воспринимать прекрасное. Виновата также проникшая сюда цивилизация, все наши условности, привычки и пороки. Дикая поэзия этих мест исчезает вместе с обычаями и традициями прошлого.
Кончилось тем что, вот уже три дня, как “Rendeer” бросил якорь перед Папеэте, а я все еще не схожу на берег и сижу на корабле, печальный и разочарованный.
Джон — другое дело, эта страна приводит его в восторг; я не видел его со времени нашего прибытия. Но он остался мне верным другом, добрым и нежным братом, бодрствующим надо мною, как ангел хранитель, и я люблю его всем сердцем».
V
Рарагю была ни на кого не похожа, хотя и воплощала все достоинства народа маори, населяющего архипелаг и славящегося свой красотой, народа необычного и загадочного, происхождение которого неясно.
У Рарагю были рыжевато-черные глаза, полные задора и кротости, как у котенка. Ее ресницы были такими темными и длинными, что их можно было принять за накладные. Нос был коротким и тонким — такие встречаются иногда на арабских лицах; а рот несколько крупнее классического, но прекрасных очертаний. Смеясь, она обнажала крупные, белые, как фарфор, зубы, которые еще не успели испортить годы. Волосы, надушенные сандалом, длинные, прямые и несколько жесткие, падали тяжелой массой на ее обнаженные плечи. Кожа ее имела красновато-кирпичный оттенок, напоминая светлую глину древней Этрурии.
Рарагю была маленького роста, но отлично сложена: с красивой девственной грудью и руками как у античной статуи.
Вокруг ее щиколоток была татуировка в виде браслетов; над верхней губой шли три едва заметные голубые поперечные полосы, как у женщин Маркизских островов; на лбу бледно вытатуирована диадема. Глаза у нее были выпуклые, как у всех индейцев маори. В минуты веселья эта особенность придавала ее детскому лицу хитрую смышленость молодого уистити; когда же она была задумчива или печальна, в ней проявлялось то, что лучше всего охарактеризовать словосочетанием «полинезийская грация».
VI
Двор Помаре нарядился как на праздник в тот день, когда я сошел на землю Таити. Английский адмирал «Rendeer» отправился с визитом к королеве (своей старой знакомой), и я сопровождал его в полной парадной форме.
Густая зелень заслоняла горячие лучи полуденного солнца; в тенистых аллеях Папеэте было спокойно и пустынно. Разбросанные среди тропических растений хижины с верандами казались, как и их обитатели, погруженными в сладостную полудрему сиесты. Окрестности жилища королевы были также пустынны и мирны…
Один из сыновей королевы — смуглый колосс в черном платье, вышедший нам навстречу, — ввел нас в салон с опущенными шторами, в котором молча и неподвижно сидело около дюжины женщин. Посреди комнаты стояли рядом два позолоченных кресла. Помаре, занимавшая одно из них, предложила адмиралу занять другое, тогда как переводчик передавал их взаимные официальные приветствия.
Эта женщина, которую я представлял себе в детских мечтах, явилась передо мною в длинном шелковом розовом платье, с властной суровостью на старом медно-красном лице. Но в уродливой тяжелой старухе можно было еще угадать былую прелесть и очарование, о которых прежние мореплаватели сохранили такие яркие воспоминания.
Женщины ее свиты, сидящие в полумраке комнаты среди тишины тропического дня, обладали несказанным очарованием. Почти все они были прекрасны своеобразной красотой таитянок: черные, манящие глаза, желтоватый цвет лица. Их распущенные волосы были украшены цветами, а длинные свободные, газовые платья ниспадали красивыми складками.
В особенности взгляды мои притягивала принцесса Ариитеа, с умным, кротким, задумчивым лицом и бледными бенгальскими розами, небрежно воткнутыми в черные волосы…
VII
Произнеся приветствие, адмирал сказал королеве:
— Представляю Вашему Величеству Гарри Гранта, он брат Жоржа Гранта, морского офицера, прожившего четыре года в вашей прекрасной стране.
Не успел переводчик передать сказанное, как Помаре протянула мне морщинистую руку и добродушная улыбка озарила ее старческое лицо:
— Брат Руери, — сказала она, называя брата его таитянским именем, — приходите ко мне почаще… — И прибавила по-английски: — Welcome!
Это было особенной милостью, так как королева говорила только на своем родном языке.
— Welcome! — сказала также королева Бора-Бора, протягивая мне руку и оскаливая в улыбке свои длинные каннибальские зубы. Я удалился, очарованный этим странным приемом…
VIII
Рарагю с раннего детства не покидала хижины своей приемной матери, жившей в округе Апире, на берегу ручья Фатауа. Она целыми днями мечтала и пела, купалась и гуляла по лесу в обществе Тиауи, своей верной маленькой подруги. Рарагю и Тиауи были беспечными созданиями и почти постоянно плескались в ручье — они ныряли и играли, как две летучие рыбки.