Горький мед любви
Шрифт:
XXXII
Дневник Лоти
Часы, дни, месяцы летели в этой стране иначе, чем в других местах. Время здесь течет, не оставляя следа, среди однообразия вечного лета. Здесь ты живешь спокойно, размеренно, несуетно…
Прекрасны были тихие и теплые летние часы, которые мы проводили на берегу ручья Фатауа, в лесном уголке, тенистом и укромном, — в гнездышке Рарагю и Тиауи. Ручей тихо журчал по гладким камням, неся с собой мириады крошечных рыбок и насекомых. Почва поросла травой, источающей благоухание, выражаемое словосочетанием «pamiori raira», что значит «сладкий запах травы». Воздух напоен тропическими
Когда день склонялся к вечеру и низкое солнце золотило верхушки деревьев, я провожал Рарагю в их уединенную лесную хижину. Ее старые родители неподвижно и молча сидели у порога и смотрели, как мы приближаемся. Какая-то мистическая улыбка, выражение беспечного добродушия освещали на миг их угасшие лица.
— Привет тебе, Лоти! — говорили они гортанным голосом, или же «привет тебе, Mata reva!»
Вот и все. Пора было удалиться, оставив у них мою маленькую подругу, которая с улыбкой провожала меня взглядом и была такой светлой и юной рядом с этими унылыми полинезийскими мумиями…
Наступал час ужина. Старый Тагапаиру протягивал свои длинные татуированные руки к куче сухого дерева, брал два куска бурао и тер их один о другой, добывая огонь. Рарагю брала огонь из рук старика, поджигала кучу хвороста и пекла в земле два плода хлебного дерева, составлявшие ужин семьи…
В этот час толпа купальщиц возвращалась с ручья Фатауа в Папеэте во главе с Тетуарой, и я с ними, в их веселом обществе.
— Лоти, — говорила мне Тетуара, — не забудь, что тебя ждут ночью в саду королевы. Териа и Фаимана просили передать тебе, что ты должен отвести их пить чай к китайцам, и меня тоже, если хочешь…
Мы возвращались с песнями и любовались на синий океан, освещенный заходящими лучами солнца.
XXXIII
Рарагю, шедшая рядом со мной по одной из тенистых аллей Папеэте, отвесила полунасмешливый, полудружеский и несколько испуганный поклон проходившей мимо смешной особе. Высокая, худая женщина, напоминавшая таитянку только костюмом, отвечала на него с сухим достоинством и обернулась, чтобы посмотреть на нас. Обиженная Рарагю показала ей язык, после чего со смехом рассказала мне, что эта старая дева, дочь англичанина и маори, — ее бывшая учительница в школе Папеэте.
Однажды метиска объявила своей ученице, что очень надеется, что та пойдет по ее стопам, поскольку девочка легко все усваивала. Рарагю ужаснулась при мысли о таком будущем и тотчас же бросилась бежать в Апире, решив бросить школу.
XXXIV
Я явился однажды на «Rendeer», принеся сенсационное известие, что провел ночь в обществе Томатоа.
Томатоа, старший сын королевы Помаре, муж прелестной королевы Мое с острова Раиамеа и отец очаровательной маленькой принцессы Помаре V, уже несколько лет сидел под замком — когда-то он держал в страхе всю страну. В нормальном состоянии Томатоа — как говорили — был не злее других. Но он пил, а в пьяном виде жаждал крови.
Однако Помаре боготворила своего сына. По дворцу ходил даже слух, что она, с некоторых пор, отворяла двери его темницы, и его не раз видели прогуливающимся ночью по саду. Это приводило в ужас придворных девушек: они боялись его, как дикого зверя в незапертой клетке.
У королевы Помаре был зал, предназначенный для чужестранцев, открытый и днем и ночью. Там были разложены матрацы, покрытые чистыми белыми циновками, на которых отдыхали приезжие посетители, запоздавшие начальники округов, и иногда я.
Во дворце и в садах все было погружено в сон, когда я вошел в этот зал. Я застал в нем человека, сидевшего у стола, на котором горела лампа с кокосовым маслом. Незнакомец был гигантского роста и мощного телосложения, он мог одной рукой убить человека. Его челюсти были широкими, как у людоеда, голова огромной и крепкой, а полуприкрытые глаза печально блуждали…
— Привет тебе, Лоти! — сказал он.
Я остановился у двери.
Тогда между незнакомцем и мной завязался следующий разговор на таитянском языке:
— Откуда знаешь ты мое имя?
— Я знаю, что ты — Лоти, офицер адмирала с седыми волосами. Ты часто проходил мимо меня ночью. Ты пришел спать?
— А ты? Ты — начальник какого-нибудь острова?
— Да, я большой начальник. Ложись там, в углу, там хорошая циновка.
Я вытянулся на циновке, завернулся в парео и прикрыл глаза ровно настолько, чтобы иметь возможность наблюдать за этой странной личностью. Тут человек осторожно встал и направился ко мне. В ту же минуту легкий шум заставил меня повернуть голову в противоположную сторону — в дверях показалась королева. Она шла босиком, на цыпочках, но циновки скрипели под ее грузным телом. Незнакомец подошел ко мне, взял кисейное покрывало, служившее защитой от комаров, покрыл им мою голову, затем загородил от меня свет лампы листом банана, сел за стол и снова положил голову на руки. Тревожно следившая за нами обоими из темной рамы дверей Помаре, казалось, удовлетворилась увиденным и исчезла…
Королева никогда не приходила в эту часть дворца, и ее визит, подтвердив подозрение о неблагонадежности случайного соседа, прогнал мой сон. Однако незнакомец не шевелился, взгляд его стал мутным, он забыл о моем присутствии… Вдали слышались голоса придворных женщин, распевавших вдвоем hymene островов Помоту. Затем голос старого Ариифаете крикнул: «mamou!» — «молчите, уже полночь!», и воцарилась мертвая тишина…
Час спустя тень старой королевы снова появилась в дверях. Лампа погасла, и незнакомец уснул. Я последовал его примеру и уснул хрупким сном. На заре, когда я проснулся, незнакомец сидел в прежней позе, только опустив голову на стол.
Я оправился в глубине сада, под мимозами, умылся в светлом ручье и отправился на веранду, откланяться королеве и поблагодарить ее за гостеприимство.
— Поди сюда, Лоти! Поговорим немного! — крикнула она, заметив меня издали. — Ну, хорошо ли он с тобой обращался?
— Да, — отвечал я.
И на ее старческом лице появилось довольное выражение, когда я стал благодарить за его заботу обо мне…
— А знаешь, кто это был? — загадочно спросила она. — О, не повторяй этого, Лоти… То был Томатоа!