Горький вкус моря
Шрифт:
Оксана попала с десятью такими же девчатами, среди них, правда, было ещё два парня, к старым немцам, которые держали скот дома. В обязанность их входило: уборка коровника, конюшни, уход за скотиной, какая находилась в хозяйстве, плюс уборка территории.
Хозяйство у старых немцев было большим, и пленные удивлялись: «Зачем им двоим, старым людям столько живности?»
…Так прошло три года монотонных, ничем не отличающихся друг от друга. Они стали понимать немного немецкую речь, а Оксана еще могла и говорить, так как в школе изучала немецкий
Старый немец уделял повышенное внимание Оксане, что не могла не заметить его старая немка. Она ревновала своего мужа, но ему старалась этого не показывать.
Оксана была хороша собой, коса, которую она заплетала и укладывала вокруг головы, обрамляла ее лицо, красивые голубые глаза под черными бровями были просто загляденье.
Немец, не один раз, проходя мимо нее, говорил: «Гут, Гут, матка!»
Ребята, такие же, как и она, которые были рядом, узнали каким – то образом, что Советские войска уже в Германии, и вот – вот будут здесь, на территории хозяйства.
Каждое утро немец первый выходил и открывал все ворота, только после этого выходили остальные, те, кто обслуживал скот. Но в одно прекрасное утро, когда не предвещало никакой беды, хозяйка – немка сказала Оксане, чтобы та собиралась и шла открывать все двери коровника и конюшни. Оксана удивилась. «Доверять мне стала, что ли?» Она не знала, что парни раздобыли, где-то, взрывчатку, и положили ее под одну из дверей сарая.
Рано утром Оксана направилась к коровнику, все еще спали, кроме немки. Открыв замок, только взявшись за ручку и потянув на себя двери коровника, – дальше она уже ничего не помнила.
Очнулась она, когда Советские войска были уже в поместье, и в доме находились военные. Она услышала громкую русскую речь и не могла понять, где она находится, так как вокруг было темно. Дотронувшись руками до глаз, она ощутила на них повязку. Сидящий кто-то рядом быстро убрал ее руку с глаз.
«Найн! Найн!» – Оксана узнала голос немки. Она вновь потянулась левой рукой к глазам, но почему– то снять повязку не смогла.
«Что же это такое?» Она хотела поднять правую руку, но тут обнаружила, что руки нет, а вместо неё перевязан кусок руки, чуть выше локтя. Она резко дернулась и присела на кровати, потом стала быстро лепетать, на непонятном немке языке.
«Leg dir noch nicht aufstehen»,– вновь заговорила немка. Оксана понимала её речь и услышала вдруг страшный для себя приговор: «du weisst,– тихо говорила немка, и как-то вкрадчиво, чтобы её, кроме Оксаны никто не слышал, да и, чтобы Оксана смогла её понять. – Я могу восстановить тебе три процента зрения. Я помогу купить протез руки, но только если ты останетесь здесь, в Германии, у нас. Я знаю народную медицину и могу дать тебе еще кое-что. Ну, как, ты согласна?» Немка замолчала, продолжая сидеть рядом возле кровати. Оксана понимала её с трудом, не то, что она не разбирала то, что та говорит, а то, что у нее нет руки, и что она ослепла.
«Нет, нет, я хочу к маме, я хочу домой», – в истерике забилась Оксана.
В комнате послышалась русская речь, это вошёл русский офицер.
«Так,
Оксана пролежала в госпитале несколько месяцев. Шёл 1945 год. Праздновали победу. Везде играла музыка, слышен был смех, пение, танцы. Её привезли домой совершенно слепую и без руки. Отца уже не было в живых, старая мать, сама плохо видящая, рыдая, бросилась Оксане на шею: «Донечка, що же воны с тобою зробылы?»
… «Проходите, проходите – вновь заговорила слепая гадалка. Присаживайтесь. Придется вам друг о друге все слышать, но ничего, вы все из разных мест, многие, правда, есть родственники». Она была права. Все еще на улице знали, кто и откуда сюда приехал.
Карты у неё, почему – то были черного цвета и какие – то необычные. Как будто бы прочитав, мысль одной из сестёр, она сказала: Карты – это мне в Германии еще немка старая подарила. Она меня и гадать научила, да и остальному своему таланту, когда меня в госпиталь забирали. Она, ведь, попросила на часочек меня оставить с ней наедине, якобы сделать мне перевязку специальными мазями, а на самом деле передала мне это искусство и сказала напоследок: «Это тебе будет кусок хлеба заработать, жаль, что ты не согласилась у нас здесь остаться, ты бы у меня увидела свет».
Слепая гадалка вздохнула и, взяв левой рукой руку сидящей рядом с ней посетительницы, начала говорить той тихо так, чтобы всем остальным не было слышно. Но, после того, когда она, что-то проговорила посетительнице, та вскрикнула: «Ой! Людэньки, цэ, правда, цэ так и було…»
Женщина была закутана в платок, лица ее не было видно никому. Но, тут она сняла платок, и все увидели ее избитое, в ссадинах и синяках лицо.
«Бачитэ,– начала она снова,– бачитэ, що вин зробыв зи мною», – она говорила по-украински, но понять ее было легко.
–Ну, рассказывай, в чём же я права оказалась? – перебила её гадалка.
Та вдруг поерзала на стуле и, заплакав навзрыд, начала рассказ: Мы приехали сюда с другого места, вернее, муж местный, а жили мы на Дальнем Востоке. Муж после армии там остался. Поженились мы с ним, дети у нас родились, все было хорошо, пока вот сюда не приехали.
Решили мы старый дом его родителей разломать, а новый чуть подальше построить. Уже поставили стены, возвели и крышу, все сделали, осталось побелка. Надумали ночь в нем переночевать.
Ночью, часов в двенадцать, вдруг одна сторона стены полностью рухнула. Мы испугались, но ночью ничего не сделать, решили переждать до утра, в другую комнату перешли и практически не спали.
Наутро муж стал разбирать кирпичи, и вдруг находит в одном углу дома, да и в противоположном углу, по яйцу куриному. А тут, откуда не возьмись, старый дед идет и говорит мужу: «Не тронь, сынок, эти яйца, не тобой положено, не тебе их и брать».
Муж рассердился и отвечает: «Да брось ты, дед, ерундой заниматься, иди своей дорогой, куда шел», – взял эти яйца, да и разбил, выбросив в ведро.