Горькое лето 41-го

Бондаренко Александр Юльевич

Артиллеристы не отступили ни на шаг. Находясь после госпиталя в батальоне выздоравливающих в Горьком, я повстречался с одним из героев-артиллеристов — к сожалению, годы стерли в памяти его фамилию, а звали его Андреем. Он поведал, что все расчеты сражались на своих рубежах до последнего снаряда. Проявляя стойкость и невиданное мужество, они сдерживали более 100 вражеских танков, рвавшихся в направлении Каунаса и Гродно. На участке обороны артполка враг не прошел, но артиллеристы заплатили за это дорогую цену…

Это, видимо, один из немногих случаев на войне, когда артполк без поддержки пехоты и авиации не только остановил стальную лавину врага на участке обороны дивизии, но и нанес столь большой урон его технике и живой силе.

К 30 июня наше положение осложнилось. К шоссе обходными путями стала пробиваться мотопехота противника, а у нас все еще не было соседей ни справа, ни слева. Под натиском во много раз превосходящих сил врага, при господстве в воздухе его авиации части дивизии были вынуждены с боями отходить на восток. Мы использовали каждый удобный рубеж для ударов по врагу, хотя и испытывали немалые трудности в снабжении боеприпасами и продовольствием. Более того, дивизия не только оборонялась, но и контратаковала наседавшего противника. В одной из контратак погиб комиссар нашего полка Тавмосян.

Во второй половине того дня примерно в 30 км западнее Каунаса — возможно, из-за беспечности и самоуверенности, а может, немцы просто заблудились — в оборону нашего полка вклинилась и остановилась перед опушкой леса колонна грузовиков с пехотой. Оплошностью гитлеровцев мы воспользовались незамедлительно, открыв шквальный огонь из всех видов оружия.

К нашему удивлению, из перелеска вынырнул танк КВ и начал таранить на шоссе вражеские грузовики. Пулеметчики отрезали от танка рвавшихся к нему гитлеровцев с огнеметами. Забравшихся на танк немцев танкисты сметали с брони поворотом ствола орудия. Мы бросились на выручку. В считанные минуты враг был повержен, только отдельные гитлеровцы смогли спастись бегством в лес. В бою наша рота потеряла лейтенанта Лымарева и двух бойцов. Четыре человека были ранены.

После разгрома автоколонны мы подобрали десяток пулеметов МГ-34, более 50 автоматов и около сотни винтовок. Впервые в наши руки попали огнеметы, но рассматривать их было некогда: солнце было еще довольно высоко над лесом, в любую минуту могла появиться авиация противника. Да и задерживаться на рубеже импровизированной обороны было опасно. Из опыта мы уже знали, что немцы обязательно «проутюжат» место засады авиацией, обрушат на него артиллерийско-минометный огонь. Батальону было приказано сделать бросок на восток и занять новый рубеж обороны.

На новом рубеже местность нам благоприятствовала. Над ржаным полем возвышалась кромка леса. Командир роты занялся расположением взводов, а я с сержантом Соколовым — организацией завтрака: по неизвестным причинам кухня не появилась в нашем расположении ни вчера вечером, ни сегодня, хотя на передовой было затишье. О сухом пайке не могло быть и речи: все, что имелось у нас, давно было съедено. Поэтому решили заглянуть на хутор, со стороны которого доносился лай собаки. По извилистой проселочной дороге мы быстро добрались к цели. У ворот нас встретил стройный белобрысый мужчина лет 50, представившийся Антонасом Уршинасом. По двору бродила живность: две коровы с подтелком, более десятка овец и свиноматка с семейством… Хозяин хутора был бледен, с каждым доносившимся издалека орудийным выстрелом вздрагивал, с тревогой посматривал по сторонам.

— Что делать, начальник?

— Сложный вопрос, — ответил я. — Немец прет сильно, мы вынуждены с боями отходить. До старой границы недалеко, там наверняка остановим. А пока вам бы заняться укрытием имущества и скота, иначе фашисты заграбастают все…

— Спасибо за добрый совет. С чем пожаловали, товарищи?

— Знакомимся с местностью, поскольку неожиданно оказались соседями. К слову: не появлялась ли вчера или сегодня здесь походная кухня? Кормить людей нужно, а она заблудилась.

— Понимаю. Сам был солдатом. С пустым животом воевать грустно, мысли в голове не те. Сколько ртов у вас?

— Больше сотни! — опередил меня с ответом Соколов.

— Возьмите подтелка или пяток подсвинков…

— Мы заплатим или расписку напишем…

— Ничего не нужно! Ждите меня у опушки…

Через полчаса Антонас был на условленном месте с телегой, доверху наполненной мешками и мешочками, ведрами и бочонками. Привязанный к телеге подтелок отмахивался головой от насекомых.

— Принимайте, товарищи, что Бог послал…

«Бог послал» нам восемь буханок хлеба, бочонок с просоленным салом, мешок сухих круглых творожных сырков, два мешка картофеля. Быстро разгрузив телегу, мы сердечно поблагодарили Антонаса за подарок. Не скрою, щедрость простого труженика-литовца тронула меня тогда до слез.

Обстоятельства по работе и службе позволили мне побывать на вотчине Антонаса спустя 25 лет. На месте хутора одиноко возвышалась над густым бурьяном труба печи, согревавшая когда-то душу и доброе сердце хозяина и его семьи…

На переднем крае было затишье. Мы воспользовались этим и накормили роту. Только во второй половине дня над опушкой леса закружил самолет-разведчик, позже назовут его «костыль». Видимо, он искал тех, кто на рассвете разгромил автоколонну. Перейдя на бреющий полет, «костыль» выпустил несколько коротких очередей из пулемета и удалился на запад. Мы предположили, что разведчик нас обнаружил, и не ошиблись.

Вскоре над деревьями засвистели вражеские снаряды и раздались взрывы, потрясшие лес. Снаряды ложились левее хутора, в 300–500 метрах от рубежа нашей обороны. Обстрел продолжался несколько часов. Несколько снарядов разорвалось на колосящемся ржаном поле, не причинив роте вреда.

После обстрела установилась тишина. Солнце спускалось к западу. Обычно гитлеровцы в такое время не предпринимали серьезных акций наступательного характера. В расположении были слышны разговоры, шутки, даже смех. Досталось повару, которого, по его словам, «похитили» вместе с походной кухней и ужином для батальона отступившие от укрепрайона безоружные стройбатовцы и продержали при себе более суток.

Перед закатом солнца из штаба полка в батальон поступил приказ: на рубеже обороны оставить роту прикрытия с приданными двумя сорокапятками, а остальным подразделениям форсированным маршем следовать в пригород Каунаса.