Горькое лето 41-го
Шрифт:
— Как Вам удалось так долго удерживать свой рубеж?
— Не нужно забывать, что если мы теряли людей, лошадей, материальную часть, средства обеспечения, то теряли и немцы. Мы не получали пополнения, но и немец не получал. Зато наш моральный дух даже на тот момент был сильнее.
— До 13 июля Вы держали оборону, а дальше?
— Я получил приказ о переходе в контрнаступление с форсированием Днепра и Друти. Днепр — с востока от Рогачева, Друть — с запада. Расстояние между ними — три километра. Форсировали реку с тяжелыми боями.
Перед войсками 21-й армии была поставлена боевая задача: 63-му и 66-му корпусам нанести сходящиеся удары на Бобруйск, а 67-му — наступать на север, вдоль правого берега Днепра, с целью ликвидации неприятельской группировки, прорвавшейся в районе Быхова на левый берег. Начало наступления было намечено на 15.00 13 июля.
Об этом приказе я узнал ровно за три часа до начала наступления. Было понятно, что эта задача вызывалась общей неблагоприятной оперативной обстановкой, складывающейся на смоленском направлении. Я понимал, что невозможно за такое короткое время собрать все подразделения в единый кулак и вывести их на главное направление. Полк занимал боевой порядок на широком фронте, большая часть батарей находилась на переднем крае, в противотанковой обороне, откуда вытащить их в дневное время было особенно сложно. Но выбора нет… Значит, нужно действовать «через не могу», передавая свою уверенность подчиненным.
Прямо с пункта управления я позвонил в свой штаб, сказал, чтобы собрали командиров дивизионов и начальников служб. Вскоре уже батареи по тревоге снимались с позиций и на галопе мчались в назначенный район.
Ровно в 15 часов начальник артиллерии дивизии полковник Иван Денисович Рудзит передал мне по полевому телефону:
— Зарядить орудия и натянуть шнуры! — Затем, сделав паузу: — Залпом! Огонь!
Разом грянули орудия трех артиллерийских полков 21-й армии. Артподготовка продолжалась двадцать минут, но только лишь она началась, как от левого берега Днепра отчалили лодки, наспех сколоченные плотики со штурмовыми отрядами. Тем временем красноармейцы сооружали штурмовые мостики, паромы, крепили их к сваям разрушенного Рогачевского моста.
Фашисты, никак не ожидавшие нашего наступления, прятались от жары в домах и хозяйственных постройках, многие из них были без обмундирования. Достигнув правого берега Днепра, роты первого эшелона без потерь захватили плацдарм и стали продвигаться в западном направлении. Тем временем саперы завершили сборку штурмового моста, подтянули его к противоположному берегу. Связисты уже прокладывали через Днепр кабель…
Вскоре, однако, противник опомнился, и на переправу обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, налетели бомбардировщики. Вдруг вижу, старший сержант Кудашев командует бойцам:
— По самолету! Залпом! Цель на одну фигуру вперед! Огня не жалеть!
Красноармейцы начинают стрелять — и действительно сбивают немецкий самолет! Невозможно передать восторг наших бойцов! О Кудашеве сразу заговорила вся дивизия, люди стали ему подражать, а потому в последующих напряженных боях красноармейцы смогли сбить сосредоточенным огнем винтовок и пулеметов порядка десяти вражеских самолетов.
…Трудно было. Переправочные средства отсутствовали, потому что дивизионный парк разбомбили, и мы остались «на сухарях». Командир дивизии Василий Степанович Раковский сказал: «Забирайте весь плавающий материал и делайте». Мы сколачивали плоты, брали лодки.
Я на лодке переправлялся — под огнем, под бомбежкой. Вода была красной от крови. От близких разрывов лодка поднималась метров на пять. Переправились и прямо пошли в Рогачев, где сразу завязался бой — первый для нас бой в городе. Хотя город не очень большой, но драться было очень сложно. Там была казарма кавалерийского полка, и из нее вышли немецкие танки. Мы еще пушки разворачиваем, а танк идет прямо на наши огневые позиции…
Тогда сержант 520-го стрелкового полка бросился к нему с бутылкой горючей смеси. Подбежал почти вплотную, чтобы наверняка, бросил бутылку — она попала в танк, загорелась, но и он сам попал в это пламя. Бросился вперед — и сгорел на броне.
Вскоре батарея открыла огонь, танковая атака была отбита, и в тот же день после тяжелого боя был освобожден Рогачев. 14 июля полк форсировал реку Друть — нашли такое место, где можно было пройти вброд, хотя вообще река была глубокая. Переправившись, пошли на Бобруйск. Но не дошли, хотя к 16 августа были недалеко от бобруйских огородов.
Затем дивизию перебросили на защиту Могилева — есть такой Довск, районный центр на рубеже от Могилева до Гомеля. Мы там дрались до 20–21 августа, а потом попали в окружение. Из окружения я вышел через двадцать дней — на Брянский фронт.
— Что осталось тогда от Вашего полка?
— 16 орудий. И те еле вытащили. А боеприпасов не было…
— Степан Ефимович, этот период войны противоречив — Вы сражались, а другие — отступали…
— Я считаю, что и у других не бежали так, как это описывают некоторые. Немцам мы не давали возможности такого разгульного наступления, на которое они рассчитывали. Многое можно объяснить нашим моральным духом, стойкостью и преданностью людей. Я читал в книге немецкого полковника, как батальон, которым он командовал, разведывал маршрут для основных сил дивизии. И вот их почти на целый день задержал всего один наш пулеметчик. Обойти его не могли, мешали болота. Когда же немцы, в конце концов, вышли на огневой рубеж, там не было ни пулемета, ни человека — только гора гильз.
«Маленький», простой человечек с одним пулеметом… И сколько их еще было, таких бойцов — упорных, настойчивых, самоотверженных!
— То есть Вы не считаете свой 63-й корпус каким-то исключительным соединением РККА?
— Нет, это было самое обычное соединение. Считается, что первое контрнаступление нашей армии было под Ельней. Это неправильно — Ельня была в сентябре. А ведь 21-я армия и на главном направлении наш 63-й корпус уже в июле смогли остановить немцев на рубеже Днепра, не дать им переправиться и наступать на Гомель.
Я считаю, что это была первая операция — в литературе ее однажды назвали Рогачевско-Жлобинской, которая дала возможность укрепить наше настроение, надежду на то, что мы обязательно победим. Первые камни в фундамент нашей Победы закладывались именно тогда.
Он устрашил Гудериана
Виталий Мороз
На Хайнца Гудериана, теоретика и практика глубоких танковых прорывов, сильное впечатление произвели бои на Березине, под Борисовом в первые июльские дни сорок первого. Спустя годы в «Воспоминаниях солдата» он признавал, что именно там «18-я танковая дивизия получила достаточно полное представление о силе русских, ибо они впервые применили свои танки Т-34, против которых наши пушки в то время были слишком слабые». 18-й танковой дивизией вермахта командовал весьма опытный генерал-майор Вальтер Неринг. А кто же ему противостоял, кто и ему, и его начальникам преподнес запомнившийся урок уже на второй неделе войны?