Горькое лето 41-го

Бондаренко Александр Юльевич

В город роты вошли на рассвете. Мы не увидели здесь даже признаков подготовки к защите, хотя враг был почти рядом. После непродолжительного привала роты в спешном порядке направились к местам, указанным для создания рубежа обороны.

Врываться в землю пришлось под обстрелом авиации противника. С юго-востока доносилась артиллерийская канонада.

К полудню налеты авиации и обстрел позиций усилились, В один из таких налетов я получил пулевое ранение в спину и касательное осколочное в голову. После оказания медицинской помощи на исходе дня меня с группой других раненых отправили в госпиталь на попутном грузовике.

В госпитале состоялась встреча с механиком танка КВ, таранившего гитлеровскую автоколонну на шоссе. Руки, голова и грудь танкиста были в бинтах: он получил-таки сильные ожоги от огнесмеси. Преодолевая острую боль, танкист вывел машину в тыл 23-й стрелковой дивизии…

Позже мне стало известно, что под Каунасом погиб командир нашей дивизии генерал-майор Павлов, мужественный, опытный и требовательный военачальник. Командовать дивизией было приказано командиру нашего 89-го стрелкового полка майору Батюку. Под его командованием дивизия с боями прошла через северную часть Белоруссии и вышла к линии фронта под Старой Руссой.

Сорок зарубок на прикладе

Александр Бондаренко

Первый удар немецко-фашистских войск приняли на себя пограничники. Заставы, которые гитлеровцы рассчитывали пройти за считанные минуты, оказали врагу ожесточенное сопротивление, продолжавшееся часами и даже сутками. В историю вошли героическая оборона Брестской крепости — в составе ее гарнизона было около пятисот пограничников, 11-дневная оборона 13-й заставы Владимир-Волынского погранотряда, начальником которой был лейтенант Алексей Лопатин, 19-дневная оборона участка границы в Карелии бойцами Кипранмякского погранотряда, которыми командовал старший лейтенант Никита Кайманов…

Заслуженный пограничник Российской Федерации полковник в отставке Алексей Александрович Урсинбыл летом 1941-го младшим политруком, исполнял обязанности начальника 27-й заставы Ракверского погранотряда, находившейся на побережье Финского залива, в двенадцати километрах от Таллина.

Пограничник он был тогда молодой, зато воин — опытный. В финскую кампанию служил во внутренних войсках НКВД, был снайпером, имел добрый десяток зарубок на прикладе винтовки… В начале 1941-го экстерном сдал экзамены за военно-политическое училище, а в марте направлен в погранвойска.

На границе было тогда неспокойно. Уже через два дня после заступления в должность, 22 марта, ему во главе группы пришлось задерживать двух лыжников, уходивших по льду залива в сторону Финляндии. А так как каждые выходные на лед выходили кататься сотни людей, то нужно было постоянно быть начеку.

Когда же сошел лед, нарушать границу пытались рыбаки. На участке заставы был причал, к нему пришвартованы 24 моторные лодки, и нужно было следить, чтобы там не оказался излишний запас горючего. Приходилось также тщательно досматривать возвращающиеся моторки. Наблюдение с воды велось пограничными катерами.

Когда в Эстонии устанавливалась советская власть, то многие эстонцы переехали в Швецию, Финляндию, в Америку. В конце 1940 — начале 1941 года в «фатерланд» возвратились жившие в Эстонии немцы. Но вот что странно: покидая расположенное неподалеку от заставы дачное местечко, отъезжающие свои дачи не продавали. Закрыли, поручили соседям посматривать — некоторые даже своих собак здесь оставили. Видно, намеревались возвратиться в ближайшее время.

Застава занимала дачу бывшего министра внутренних дел Эстонии: сам он был арестован, а жена его сдала дачу в аренду пограничникам и каждый месяц приходила получать оговоренную плату. Затем госпожа министерша заходила к бывшей своей прислуге тете Марте поговорить о том о сем, а та потом рассказывала жене Урсина, с которой подружилась: «Надеется, что немцы скоро здесь будут, начнут войну…»

Серьезная информация поступала и по оперативной линии. «На связи» у Алексея были два человека из агентуры — благодаря их информации удалось узнать, что на чердаке одной из дач хранится оружие. Урсин сообщил в управление НКВД — были изъяты двадцать два автомата, два пистолета, ящики с патронами, тысячи сигарет, галеты. Запасы для бандитской группы.

А в небе гудели моторы немецких самолетов. Летали в сторону Таллина, военно-морской базы. В начале июня вдруг поступила команда открывать по самолетам-нарушителям огонь. На заставе был станковый пулемет, приспособленный для зенитной стрельбы, но достать летящий на большой высоте самолет он не мог…

Через четыре или пять дней новый приказ: прекратить обстрелы. Велели составлять акт: направление и тип самолета, высота и через час представлять его в комендатуру. Но до комендатуры было 15 километров, автотранспорта на заставе не было, так что за отведенный час было не управиться.

19 июня начальник Таллинского гарнизона — командующий Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц — собрал командиров частей и приказал привести войска в полную боевую готовность. Впрочем, уже до этого все заставы жили в повышенной готовности, командиры перешли на казарменное положение.

— 21 июня часов в 9 вечера я вернулся с пограничного наряда. Лег отдохнуть, — вспоминает Алексей Александрович Урсин. — Потом вдруг начались зенитная стрельба, разрывы глубинных бомб в Финском заливе — немецкие подводные лодки пытались прорваться в Таллинскую бухту… Дом наш был на самом берегу — все ходуном ходило. Сразу поступили приказы, вся горячка началась. Нужно было собрать и отправить семью, а самому уничтожить всю служебно-оперативную документацию и занимать опорный пункт. Жена в слезы: «Я не поеду, останусь у тети Марты!» Но куда там! Отправил я семью в комендатуру и потом три месяца не знал, где и что они…

Немцы рассчитывали высадиться на территорию Эстонии с моря, но Балтийский флот надежно прикрыл берега. Зато в республике тут же ожило всякого рода подполье. Было известно, что противник будет забрасывать сюда эстонский батальон, который готовился в Хельсинки, — диверсанты были обмундированы в советскую форму. Для борьбы с бандами и десантами спешно создавались истребительные батальоны из рабочих; их командирами, а также командирами рот и начальниками штабов назначали пограничников.

В тот же первый день войны Урсин получил приказание взять с собой пять человек, снайперскую винтовку и прибыть в распоряжение заместителя коменданта по разведке. В комендатуре их посадили в машину и вывезли на станцию Тапа. Собрались человек сорок с разных застав. Отряд с вечера расположился засадами в небольшой рощице — по оперативным данным, именно здесь должна была произойти высадка десанта.