Город Бездны
Шрифт:
В любом случае это был самый быстрый способ оказаться в Блистающем Поясе. Скоростные шаттлы проходили маршрут куда резвее, но корабли такого типа даже не приближались к «Айдлвилду». Не надо быть спецом в экономике, чтобы понять причину. Большинству клиентов хосписа едва хватало средств, чтобы оплатить собственное оживление, не говоря уже о перелете в Город Бездны. Мне предстояло добраться до того причала с множеством кораблей и заказать билет на шаттл – без гарантии, что свободное место найдется сразу. Амелия отговорила меня садиться на скоростной летательный аппарат. По ее словам, таких теперь очень мало (а сколько их было раньше, я спросить не успел) и ожидание сведет выигрыш во времени в лучшем случае до минимума.
Наконец
– Желаем удачи, господин Мирабель. – Нищенствующий с дубинкой весело махнул мне рукой.
– Спасибо. Я вышлю открытку. А может быть, вернусь и расскажу, как прошло путешествие.
– Это было бы чудесно.
Я выплюнул последний кровавый сгусток.
– Уверен, вы меня дождетесь.
Впереди на борт загоняли стайку будущих иммигрантов, сонно бормочущих что-то на незнакомых наречиях. Потом нас долго вели через запутанный лабиринт узких лазов, пока мы не очутились в «ступице», глубоко в утробе «Стрельникова», где нас распределили по маленьким каютам. Спуск к Блистающему Поясу начался.
Добравшись до своего отсека, я почувствовал себя усталым и больным – зверь проиграл схватку и уполз к себе в берлогу зализывать раны. Какая удача, что у меня не оказалось соседей по каюте! Здесь не было благоухающей чистоты, равно как и особенной грязи, – некое промежуточное состояние легкой запущенности и неряшливости. На «Стрельникове» не поддерживали искусственную гравитацию – тоже великолепно. Разумеется, это делалось с единственной целью не перегружать конструкцию, но кабинка была оборудована специальной нуль-койкой и всевозможными питающими и санитарными удобствами, необходимыми в условиях невесомости.
Кроме того, я обнаружил любовно сохраненный сетевой пульт, который словно перекочевал сюда из музея кибернетики; на все свободные места были наклеены бумажки, заляпанные и поблекшие, с подробными инструкциями относительно того, что можно и чего нельзя делать на борту, а также план аварийной эвакуации. Время от времени в системе громкой связи раздавался щелчок, и кто-то в очередной раз с ужасным акцентом сообщал, что отправление корабля задерживается. Наконец содержание сообщения изменилось: нас поставили в известность, что корабль покинул «Айдлвилд», двигатель включен и мы спускаемся. Старт был таким мягким, что я даже не заметил.
Избавившись от осколков зуба во рту и тщательно исследовав болезненные синяки – прощальный подарок нищенствующих, – я постепенно погрузился в сон.
Глава 10
В тот день, когда проснулся пассажир, мир еще раз необратимо изменился.
Небесный в сопровождении двух его лучших друзей ехал в служебном вагончике, который с грохотом катился вдоль «хребта» «Сантьяго» по одному из вспомогательных тоннелей, пронизывающих корабль от носа до кормы. Состав полз по рельсам как улитка, то и дело останавливаясь, чтобы позволить экипажу выгрузить припасы либо дождаться, пока другой поезд не освободит тоннель впереди. Как обычно, спутники Небесного коротали время, рассказывая небылицы и бахвалясь друг перед другом. Небесному доставалась роль зануды, который не способен веселиться вместе с остальными и потому изо всех сил стремится испортить им настроение.
– Мне вчера Вильетти такое рассказал! – крикнул Норкинко, стараясь перекрыть грохот поезда. – Сам он в это не верит, а другие верят! И дело касается Флотилии.
– Валяй, а мы посмеемся, – откликнулся Небесный.
– Простой вопрос: сколько кораблей было изначально, до гибели «Исламабада»?
– Разумеется, пять, – ответил Гомес.
– А если не пять? А вдруг шесть? Один взорвался –
– А почему мы его не видим?
– Потому что он не подает сигналов. Он преследует нас, как призрак.
– Весьма убедительно, – фыркнул Небесный. – А у этого призрака, случайно, не было имени?
– Что касается имени, то…
– Я так и знал.
– Говорят, «Калеуче».
Небесный вздохнул. Путешествие, похоже, будет еще то. Когда-то много лет назад они втроем считали железнодорожную сеть корабля местом для игр – увлекательных и в меру опасных. Это была удивительная страна, где оживали истории о привидениях и приключениях. Там были заброшенные тоннели, которые ответвлялись от основной линии, – по слухам, они вели к засекреченным грузовым отсекам. По одной из версий, там находились тайники со «спящими», которых переправили на борт нелегально в последние минуты перед отлетом, потому что это были члены правительств-соперников. Небесный и его друзья знали места, где можно, подзадоривая друг друга, забираться на крышу поезда и ехать, едва не обдирая спину о потолок тоннеля. Сейчас он, повзрослевший, вспоминал эти игры с лукавым изумлением, отчасти гордясь былым риском, отчасти ужасаясь грозившей им тогда кошмарной смерти.
С тех пор прошла целая жизнь. Теперь их действия куда более серьезны – они выполняют нужную работу для корабля. Его ресурсы на исходе, и все члены экипажа вынуждены лезть вон из кожи. Небесному и его друзьям поручено сопровождать грузы для бригад, работающих на «хребте» и в двигательном отсеке. Обычно это включало помощь при разгрузке, после чего груз приходилось тащить через узкие переходники и спускать по эксплуатационным шахтам туда, где он был необходим. В общем, работа оказалась далеко не такой простой, как они думали поначалу. Редкая смена обходилась без свежих царапин и синяков. Зато постоянные нагрузки помогли обзавестись великолепной мускулатурой – в других условиях на это можно было даже не надеяться.
Необычная у них сложилась компания. Гомес мечтал работать в двигательном отсеке, в этом тайном ордене техников, обслуживающих силовые установки. То и дело он загонял поезд в корму и даже шептался с кем-нибудь из тамошних спецов, пытаясь произвести на него впечатление своим знанием нюансов герметизации и прочих секретов теории аннигиляторных двигателей. Временами, наблюдая за этими беседами, Небесный замечал: не всегда техники разбивали в пух и прах вопросы и ответы Гомеса. Изредка они даже выказывали сдержанное удивление и намекали, что однажды Гомесу будет позволено вступить в их тишайшее братство.
Норкинко был человеком совсем другого типа. Он умел с безоглядной одержимостью погружаться в любую проблему. Его могло увлечь что угодно, лишь бы явление было достаточно сложным и многоплановым. Он самозабвенно составлял списки и классификации, а серийные номера и схемы были наполнены для него глубоким очарованием. Неудивительно, его как магнитом тянуло к чудовищно сложной компьютерной «нервной системе» «Сантьяго», которая пронизывала своими жилами корабль, бесконечно ветвясь. Содержащаяся в ней информация постоянно менялась, переписывалась, подобно древним палимпсестам, – начиная со старта корабля и до недавнего аварийного сбоя систем. Для большинства взрослых, находящихся в здравом уме, понять работу хотя бы одного крошечного сегмента этой сети – уже подвиг! А Норкинко был заворожен ее бесконечным многообразием. По мнению многих, это граничило с патологией, а кое-кому внушало страх. Техники, которые занимались сетью, на протяжении поколений отрабатывали способы устранения неполадок – и тут кто-то пытается объяснять им, как решить те же проблемы более эффективно! «Это оставит нас без работы» – таков был самый вежливый ответ неугомонному Норкинко. После чего он некоторое время держался подальше от сетевиков, чтобы не нарываться на неприятности, и путешествовал вместе с Небесным и Гомесом.