Город богов
Шрифт:
— Что, Атен? — она на миг повернулась к хозяину каравана, но лишь затем, чтобы, скользнув по нему пустым взглядом, затем, с поспешностью боявшегося опоздать на встречу с судьбой человека, вновь направить все свое внимание на священный холм, с трепетом ожидая того мига, когда, наконец, покажется фигура Лиса. Губы Лины чуть заметно трепетали, повторяя слова молитвы, призванной упросить богов защитить супруга и поскорее вернуть к ней назад.
— Нельзя так мучить себя, — проговорил он те слова, которые еще миг назад
— Я… — ее душа разрывалась между желанием пойти к сыновьям, спеша убедиться, что с ними ничего не случилось, и страхом хоть на миг повернуться спиной к тому пути, по которому ушел Лис, словно этим она не только бросала мужа. Наконец, она сделала выбор, сколь бы мучительным он ни был. — Я оставила с сыновьями рабыню. С ними все будет в порядке… Если это вообще сейчас возможно…
— И, все же, иди к ним. Сколько бы ни было отведено времени, лучше провести его с детьми.
— А ты? Почему ты не с Мати?
— Я не достоин этого.
— А в чем провинилась девочка? За что ты наказываешь ее?
— Мати ничего не знает. Она со своими питомцами. И, хочется мне верить, счастлива в своем неведении… Я же могу очернить ее душу перед лицом конца. Нет, пусть уж лучше все остается так, как есть.
— Атен! О чем ты вообще думаешь? — женщина взглянула на него с осуждением. — О каком конце? Ты что же, сомневаешься в том, что Шамаш… Конечно, Он победит! Иного просто не может быть, не должно! Слышишь!
— Но что же тогда тревожит тебя? — Атен глядел на женщину, не понимая ее.
— Судьба мужа, конечно! — воскликнула Лина. — Ведь он — простой смертный! — ей потребовалось несколько мгновений, чтобы перевести дух. А потом она продолжала: — Наверно, это кажется тебе эгоизмом…
— Нет, — с пониманием и сочувствием глядя на нее, проговорил Атен, — это не эгоизм, а забота о близком…
— Все дело в том, что я очень сильно люблю его!…Атен, что же это? Неужели любовь сильнее веры?
— Не сильнее, нет. Она просто другая. Вера успокаивает душу, любовь заставляет ее трепетать… А где трепет, там и страх…
— Спасибо, Атен.
— За что? — удивился тот. — Это ты вернула мне веру, которую я потерял, видя лишь себя в мире, а не мир вокруг себя…
— А ты помог мне понять, что в моем чувстве нет ничего постыдного, как я считала прежде.
— Да… — он вздохнул, оглянулся на горожан. Только что он осуждал их за слабость, теперь же он взглянул на чужаков иначе… Может быть, как и Лина, они беспокоятся не о себе, а о близких? Тогда их можно понять.
"Они беспокоятся… — караванщик болезненно усмехнулся. — А я о своей дочери даже не подумал. Меня заботило, что будет со мной, что почувствую я, а не каково ей…"
— Поверь, — вновь заговорила женщина, но это были своего рода мысли о своем, наболевшем, — мне бы очень хотелось быть рядом с детьми. Но не могу же я разорваться! Атен, он ведь вернется? — спросила она, глядя на хозяина каравана глазами, полными боли и отчаяния.
— Конечно.
— Я боюсь, — на глаза женщины набежали слезы, которые она была уже не в силах скрывать. Душа металась, не находя пути вперед в жгучем холоде белого безмолвия метели. Лине сейчас так нужно было на кого-нибудь опереться!
— Ну, не надо, не плачь, — Атен обнял ее за плечи, она прижалась к его груди, пряча залитое слезами лицо в складках одежды, — ты ведь такая сильная. Я всегда знал, что, если со мною приключится беда, ты не оставишь мою малышку, присмотришь за ней…
— А ты? — она вскинула на него мокрые, покрасневшие глаза. — Ты ведь тоже не оставишь моих сыновей? Обещай мне, Атен, позаботиться о них как о собственных детях, если… Если что…
— Откуда такие мрачные мысли? — странно, но рядом с этими столь человечными и конкретными страхами его ужас перед лицом конца мироздания начал тускнеть.
— Если Лис… Если с ним… — она не договаривала фразы до конца, обрывая их, словно от этого скрытые за словами страхи становились менее реальными. Но нельзя прятаться от самой себя до бесконечности. Рано или поздно приходится признавать, смиряясь с судьбой, то, что на одной из дорог, ведущих вперед, может ждать беда. — Я не смогу жить без него! — быстро зашептала она. — Ни дня, ни часа! Я… Я уйду за ним…!
— Лина, Лина! — караванщик осуждающе взглянул на нее. — Как ты можешь думать о таком!
— У меня есть на это право! Есть! Ведь я его жена! Боги милостивы. Они разрешат мне не расставаться с тем, кто идет по одному со мной пути!
— Но ты еще и мать!
— Наши сыновья… Они поймут меня, я верю. Ты ведь не бросишь их, поможешь вырасти?
— Конечно, я позабочусь о них. Но, Лина, небожители не одобрят такой выбор. Они… — караванщик хотел еще что-то сказать, но остановился, качнул головой: — Великие боги, да о чем мы с тобой говорим! Не престало раньше времени оплакивать живого!
— Всегда нужно готовится к худшему. Говорят, что скорбь вызывает жалость у бога судьбы и господин Намтар стирает с лица вечности самые ужасные из путей.
— Самые ужасные…
— Тебя ведь тоже что-то тревожит… Что? Расскажи! Тебе станет легче.
— А как же ты? К чему тебе полнить чашу боли еще и моими сомнениями и страхами?
— Ты выслушал меня. Я хочу ответить тебе тем же.
— Если бы знала ответы на те вопросы, которые не дают мне покоя. Что со мной? Что держит меня здесь, не дает пойти к Мати, когда душа знает, что я ей сейчас нужен, как никогда?