Город богов
Шрифт:
— Негоже солдату видеть, как его король рыдает навзрыд, — вставил Люкел.
— В любом случае, — продолжал Эйш, — я…
Его прервал стук в дверь. Киин вышел из столовой и вернулся с горящим нетерпением лордом Шуденом.
— Миледи, — поклонился тот принцессе и повернулся к Люкелу. — Я только что слышал очень интересную новость.
— Все верно, — немедленно заверил его друг. — Мы спросили у Сарин.
Шуден покачал головой.
— Другая новость.
Сарин в тревогой вскинула голову.
— Что еще могло сегодня произойти? Глаза джиндосца заблестели.
— Вы ни за что не
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Хратен не пытался скрыть превращение. Он строго и торжественно вышел из покоев и представил свое проклятие на обозрение всей часовни. Дилаф как раз вел утреннюю службу. Верховный жрец подумал, что потеря волос и покрытая пятнами кожа стоят того, чтобы увидеть, как коротышка-артет, спотыкаясь, в ужасе пятится от него.
Вскоре за Хратеном пришли кораитские жрецы. Они накинули на него просторную белую мантию, чтобы скрыть уродство, и увели из опустевшей часовни. Джьерн подавил усмешку, когда увидел, как из ниши за ним в смятении наблюдает Дилаф; впервые артет не потрудился скрыть свою ненависть.
Кораитские жрецы отвели его в свою церковь, раздели, обмыли покрытое темными пятнами тело водой из реки Аредель. Потом обрядили в другую белую мантию, сотканную из толстых нитей, похожих на лоскутья. После омовения и одевания они расступились и дали дорогу Омину. Невысокий лысеющий глава арелонских кораитов тихо благословил Хратена и начертил на его груди эйон Оми. Глаза арелонца выдавали намек на удовлетворение.
После джьерна под монотонный речитатив повели по городским улицам. У самого Элантриса путь им преградил полк в плащах королевской гвардии. Солдаты не выпускали из рук оружия и приглушенно переговаривались. Хратен удивленно их разглядывал — по собственному опыту он узнал людей, готовых к битве. Омин какое-то время спорил с капитаном элантрийских гвардейцев, а другие жрецы отвели джьерна в приземистое здание рядом с караулкой, с вырезанным на стенах эйоном Оми: дом ожиданий.
Через маленькое окошко верховный жрец наблюдал, как бегом появились двое усталых солдат и передали войску Иадона свернутый в трубку лист бумаги. Капитан прочитал его, нахмурился и затеял спор с одним из посланцев. Тут вернулся Омин и объяснил, что им придется подождать.
И они ждали почти два часа. Солнце опустилось к самому горизонту, когда элантрийские гвардейцы наконец согласились впустить Хратена в город. Жрецы сунули ему в руки корзинку с приношениями, прочитали последнюю молитву и впихнули в ворота.
Хратен оказался в великом городе. Он стоял на проклятой площади, его голова облысела, а кожу покрывали крупные черные пятна. Он стал элантрийцем.
Изнутри город почти ничем не отличался от вида со стены: грязный, дотлевающий и полный скверны. Джьерну там было не место. Он повернулся лицом к воротам, отбросил в сторону корзинку и повалился на колени.
— О Джаддет, властелин всего сущего, — начал Хратен. Его твердый голос звучно разносился над площадью. — Услышь мольбу слуги твоей империи. Сними проклятие, отравившее мою кровь. Верни меня к жизни. Я обращаюсь к тебе властью своего положения, как святейший джьерн.
Ответа не последовало. Тогда он повторил молитву. Потом повторил снова, и снова, и снова…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Когда Саолина опустили в озеро, веки хоеда вздрогнули, но не открылись. Его монотонное бормотание стихло. Несколько мгновений он покачивался на поверхности воды, потом глубоко вдохнул, вскинул к небесам руки и растворился в прозрачной синеве.
Раоден с грустью наблюдал за уходом друга. Они ждали три дня, вопреки всему надеясь, что к закаленному боями солдату вернется разум. Чуда не произошло. Они отнесли его к озеру не столько из-за ужасной раны, сколько потому, что Раоден знал: он никогда не сможет переступить порог Зала павших, если там будет лежать Саолин. Ему не хватит мужества раз за разом выслушивать: «Я подвел господина Духа».
— Пошли, сюл, — сказал Галладон. — Его больше нет.
— Я знаю.
«И это моя вина», — подумал Радеон. Сейчас боль, терзающая тело, казалась ничтожной в сравнении с болью душевной.
Они возвращались. Поначалу Новый Элантрис заполнялся тоненьким ручейком, но через несколько дней сомнений люди окончательно убедились, что Сарин не вернется. Больше не будет раздач еды, не будет томительного ожидания следующей порции и краткого избавления от голода. И они вернулись, как будто очнулись от странного сна и вспомнили, что не так давно их существование было осмысленным.
Раоден приставил их к прежним работам: уборке, уходу за посевами и починке. Теперь, когда у них появились настоящие инструменты, труд перестал быть изнурительной борьбой и начал приносить ощутимые плоды. Латанные, собранные из подручных материалов крыши заменили на более прочные. Полученные от принцессы семена засеяли под второй урожай, гораздо больше первого. Низкую ограду вокруг Нового Элантриса укрепили и расширили, хотя после нападения на повозку о банде Шаор пока ничего не слышали. Но принц понимал, что добытая громилами пища когда-нибудь закончится и они придут за добавкой.
После ухода Сарин община разрослась, пополнилась новыми жителями. Раодену пришлось признать, что, несмотря на временные неприятности, Кручина вдовы благоприятно сказалась на его планах. Не желая того, девушка наглядно продемонстрировала элантрийцам, что, как бы ни мучил их голод, набивать желудки без мысли о завтрашнем дне еще недостаточно. Чтобы получать от жизни удовлетворение, одного отсутствия неудобств мало.
Так что когда элантрийцы вернулись к принцу, они работали не за еду. Они работали потому, что страшились узнать, во что превратит их безделье.
— Ему здесь не место, — задумчиво произнес Раоден, изучая фьерденского жреца с излюбленной плоской крыши.
— Ты уверен, что это джьерн?
— Так он называет себя на молитве. К тому же он определенно из Фьердена. Для эйонца он слишком высок.
— Фьерденцам не страшен шаод, — упрямо заявил Галладон. — Он грозит только арелонцам, теоданцам и изредка дьюлам.
— Я знаю. — Принц раздраженно откинулся на перила. — Возможно, все дело в вероятности. В Арелоне живет очень мало фьерденцев — может, поэтому шаод их никогда не затрагивал.