Город энтузиастов (сборник)
Шрифт:
– Гнать! Кто не хочет итти – пусть дома сидит: мы одни расправимся, – кричали коноводы.
Гнать все-таки не пришлось. Только прослышали рабочие, что готовится открытое нападение, только увидали лесники, что движется в их сторону угрожающая толпа, как и те и другие сочли за благо немедленно же убраться восвояси. Мужики праздновали победу.
– Сказали, не дадим – и не дали.
Но, сделав свое дело, самые отчаянные крикуны и коноводы поняли, что за такие штуки может не поздоровиться и стали сговорчивее. В сельсовете по совещании с председателем составлена
Юрий Степанович вместе с архитектором прибыли; в тот момент, когда ходоки уже отправились в город.
– Хорошая деревенька, – сразу оценил Галактион Анемподистович центральный пункт Слуховщины – видно не плохо живут, – говорил он, показывая на крепкие, украшенные петушками, коньками, узорами, резными ставнями избы слуховщинцев. – А где же тут ваш Михалок?
– Дома Михайло? – спросил он, стуча в окошко Михалковой избы.
Из окошка высунулась голова самого хозяина.
– Добро пожаловать, – слащавым тоном сказал он, увидев Юрия Степановича. – Только я не Михайло, если вы ко мне, а Михалок! – добавил он, обращаясь к архитектору.
– Почему ж Михалок?
– Михайло моего старика-родителя зовут, а я покамест Михалок. А сын у меня – Миша. Так уж спокон веков водится…
– Неужто и родитель жив? – спросил Галактион Анемподистович, входя в избу и крестясь на иконы. Жест этот, по-видимому, расположил Михалка в пользу гостя.
– Жив, жив… У нас на Слуховщине долго живут. А вы что же, подрядчик будете?
– Наслышаны, что в вашей стороне плотники имеются, – ответил архитектор.
– Плотники? Да лучше-то где вы найдете! По плотникам мы, слуховские, на всю святорусскую первые. Плотники, резчики, столяры.
– А нам того и надо, – заключил архитектор и по предложению Михалка уселся за стол.
– Самоварчик вам, может быть? Бабы-то нет, по грибы ушла.
Гости не отказались от угощенья. Пока Михалок возился над самоваром, архитектор успел шепнуть:
– Ничего… Поладим. Они у нас и шуметь не будут.
– Тут бунт у вас что ли был, – спросил он Михалка. Карие глазки Михалка суетливо забегали.
– Какой же там бунт. Мы разве что. Мы понимаем…
– А понимаете, так зачем же вы такие штуки проделываете? Комиссия из города приедет.
– Я что ж – я в стороне, – пытался оправдаться Михалок.
– То-то что в стороне. Это правильное дело в стороне быть. Кто в стороне, тому ничего не будет.
Михалок был подготовлен к разговору. Ему польстили, полуобещали и припугнули, но все это так, как сделал бы и сам Михалок, – намеком, обиняком, иносказанием.
– Известно, темный народ – разве они что понимают. В такой серости живем, света не видим. Так у вас строечка будет? Много народу потребуется?
– Куда ж их много-то? Не больше, чем нужно. А главное, чтобы плотник был – за первый сорт. Тут, говорят, в Заозерье хорошие плотники, – закинул удочку архитектор.
– Зачем же вам в Заозерье? Разве ж они что могут супротив наших? Я вам скажу – не плотник, в Заозерьи, а лесоруб.
– А мне говорили, что все могут. Что ж это у вас, к чаю-то ничего нет?
– Как же, как же… Яички, сладышки… Может быть, выпить желаете, живо найдем…
Пили чай, ели неизменные яйца, вчерашние холодные оладьи, говорили об урожае, о том, почему эта местность называется Слуховщиной, о плотничьем деле, о стройке по планам, причем Михалок стремился блеснуть своими познаниями в этом деле.
– Мы еще в Заозерье съездим, – сказал в заключение архитектор. – Стоит ли?
– Зачем же вам в Заозерье? У нас возьмите – ближе ведь. О цене сговоримся…
– Ближе-то ближе, да вы бунтуете.
– Какой же бунт? Мы по закону. По закону присудят нам – значит нам. Не присудят – на то их воля…
– А вы-то чего так этим лесом дорожитесь? Весь его вам все равно не дадут, а рубить будут – и вы попользуетесь.
– Упаси боже, – ответил Михалок: – как же чужое-то… Срубишь, а потом и продать некому.
– Ну, некому. Разве ж на бревне написано, чье оно. На базаре и все крадеными дровами торгуют.
– Верно, что на них не написано, – согласился повеселевший Михалок. Он стал еще больше суетиться, еще больше потчевать дорогих гостей и оладьями, и яйцами, и цитатами из своей любимой поэмы. Проводил он их тоже стихами:
– Увижу ль вас, и слез ручей у Тани льется из очей. Всего вам приятного… А в Заозерье зачем вам ехать? Разве ж они так могут, как наши? Где им…
– Сделано, – сказал архитектор Боброву, – если этот ваш Михалок такой умный, как кажется, то он весь наш. Тут ведь дело не в том, чего они могут добиться. Мешать будут. Тяжбу заведут, к Калинину поедут. Ну, а я его по губам помазал… Да тут еще и уговариватель приедет. Вы говорили Лукьянову? Да вот никак и сам он, собственной персоной…
Вдоль деревни на велосипеде ехал товарищ, из числа специалистов но ораторскому делу, вдруг заполнивших в короткий срок все наше необъятное отечество.
– Езжай, езжай – тут уж мы здорово подготовили…
XIV
– На первый случай мне нужно безделицу – сущую безделицу, десять миллионов червонцев.
Боброву не хотелось уезжать со Слуховщины, не повидавшись с Самохиным.
– Раз мы сюда попали – заедем к моему товарищу: культурный хозяин.
– Что ж, это интересно, – согласился архитектор.
– Не понимаю его – зачем киснуть в деревне. А человек честный, надежный, знаком с краем. Может быть, он нам пригодится?
– Дело хорошее. Надежный человек никогда не мешает – свой глаз.
Самохина дома не оказалось.
– В поле он, небось, – объяснили соседи, – картошку копает. Пройдите туда – вот этим прогоном и направо…
Самохин, мурлыча под нос какую-то песенку, прохаживался по бороздам и подбирал картофель. В стороне стояло несколько полных мешков.