Город грешных желаний
Шрифт:
— Кнутом? — взвизгнул Паоло, и Лука принужден был сурово шикнуть на не в меру возбудившегося напарника:
— А ну, замолкни! Опасные разговоры!
— Я молчу, молчу! — жарко зашептал Паоло. — Только скажи, что с тем секретарем сделают? Марио не рассказывал?
Марио был в своей среде важным лицом, и знакомство с ним весьма льстило самолюбию Луки.
— Мне рассказывал, — подчеркнул он, как если бы беседы с Марио были для него самым обычным делом. — Не повезло бедняге. Сам понимаешь, из-за него вся эта затея с проверкой провалилась. Ну какая теперь может быть проверка?! Посланник папы с позором отбыл в Рим, а еще раньше наши-то снарядили туда донесение: ну и распутников, мол, вы прислали в нашу святую обитель!.. Ну а секретаря тут оставили ответ за все держать. Посланник же столь разъярился, что начал пить. Остановившись на постоялом дворе, он выпил сряду пять кружек вина с водой, и кружек столь больших, что каждая могла вместить три обыкновенные кружки. И что ты думаешь?! К вечеру того же дня помер! Кто врет, будто от злости, кто говорит — от какой-то необычной болезни, другие клянутся, что от воспаления горла. Как бы то ни было, наказание господне поразило его внезапно и быстро. Да и секретарю не поздоровилось… Лишился и сана, и бенефиций. А дальше как положено — надели рубище, дали в руки деревянное распятие, отвели в вечную тюрьму.
— Где же? — начал озираться Паоло. — В какой камере?
— Да не у нас! — отмахнулся Лука. — Если бы у нас, его бы хоть кормили! Бедолагу этого заточили в верхней келье того самого монастыря, который он осквернил своим блудодейством…
Паоло очень хотелось подпустить подходящую шпильку, он даже хихикнул возбужденно, однако побоялся прервать поток красноречия Луки и заставил себя замолчать.
— Двери в ту келью заложены наглухо, чтоб ни выйти из нее, ни войти никто не мог.
— Ни войти никто не мог? — вытаращив глаза, повторил Паоло. — Он, стало быть…
— Вот-вот, — сурово кивнул Лука. — Дана ему одна чаша воды и один ломоть хлеба, одна посудина масла и факел. А распоряжение от Совета инквизиторов такое: держать блудодея там замурованным, чтоб жил столько, сколько достанет продовольствия и сил.
Сколько достанет продовольствия и сил… — эхом отозвался Паоло, вообразив себе жуткое зрелище медленного умирания. Впрочем, поскольку вся его служба тюремщика состояла именно в созерцании такого медленного умирания, он довольно скоро ободрился и с новым сожалением воззрился на простертое на лавке тело:
— Да, но с ней-то что делать?
— Как что делать? — пожал плечами Лука. — Померла так померла, нам же хлопот меньше. Бери ее за ноги, да пошли. Нет, лучше за плечи бери — ты помоложе, сил у тебя побольше.
— А ежели она только лишь в бесчувствии? — не унимался Паоло. — Ты не знаешь, когда баба в бесчувствии, с ней побаловаться-то можно, или как?
— Вот именно — побаловаться разве что, а не дело сделать! — фыркнул Лука. — Ну что за прок с такой бабы. Это же все равно что в дупло тыкаться или вот в дверную щель. Деревяшка — она и есть деревяшка. Впрочем, ежели невтерпеж — давай валяй. А я не буду, нет уж, спаси господи.
Только что Паоло был исполнен самого жаркого желания — и вдруг как рукой сняло! Немалую роль сыграло полное равнодушие Луки. Вот ежели бы он спорил, кто будет первым… А так — какой интерес? Да и, может, она и впрямь померла, вот только окоченеть не успела. С мертвой — ой нет, не надо. Поди, там внутри уже захолодало все. Лучше уж Паоло потратит десять-двадцать сольди на шлюху, зато не отморозит свою гордость.
— Ну хорошо, — кивнул он, хватая узницу за плечи. — Уже пошли, хватит тут стоять.
— Погоди, дай заверну. Что ж как попало дело делать? — Лука с ворчаньем развернул подобие савана — кусок грубого белого полотна — и накинул на тело. — Гляди голову замотай хорошенько!
«Вот еще, время терять, — подумал Паоло, все мысли которого теперь были в портовом кабачке, где собираются шлюхи. — Какая уж теперь разница?»
Конечно, хлопот своей небрежностью он себе наделал немало, потому что угол ткани все время норовил съехать с лица покойницы, а этого Лука никак не должен был заметить. Паоло так старательно удерживал предательский лоскут, что ничего вокруг не видел, устал как собака, и к тому времени, как они погрузили тело в лодку и добрались до укромного места на берегу лагуны, где издревле «хоронили» узников Карчиери, ему хотелось одного — поскорее отделаться от трупа. Однако надо было еще привязать камень к ногам.
Ночь давно уже наступила, и поднялся ветер. Вода плескалась о берег — беспредельная, незримая, и ее черная зыбь наполняла душу тревогой. Ветер рвался, плакал и кружился в небе, полном больших облаков; самый малый, последний след пожара, обагрявшего запад, исчез. Порою луна появлялась в разрывах туч; она плыла, пробираясь от одного просвета к другому, потухая почти тотчас после того, как вспыхнет, и обливая на минуту своей струей сумрачные волны, оставляя на них тусклые желтовато-серые и мрачно-зеленые пятна. В этих промельках света едва можно было успеть различить необъятный круг небесного купола; земля на горизонте чудилась лишь узкой полосой цвета угля; все остальное пространство поглотили трепещущее море, мутный туман и плотные тела облаков.
Запеленутое в белую ткань тело положили на ступеньки. Когда Паоло распрямился, в лицо ему ударил такой порыв ветра, что он едва удержался на ногах.
— Ну и ну! — пробормотал он. — Как бы не сдуло!
— Тебя, что ли? — хохотнул Лука. — Да, ты тощий! Ну так камень себе к ногам привяжи, чтоб и впрямь ветром не унесло.
Это была шутка на славу! И напарники долгим хохотом отдали ей должное. Наконец Лука вспомнил о деле и склонился над корзиной (на этом месте, где такие дела издавна делались, стояла немалая корзина с камнями разной величины и веса), а Паоло приготовил веревку. Они обвязали и закрепили веревкою камень и уже поволокли его к мертвому телу, как вдруг Лука запнулся и опустил ношу.
— Нет, погоди-ка, — сказал он странным голосом. — Пока не могу.
— Ты чего? — возмущенно воззрился на него Паоло. — Что значит не могу?
— Сказал же — пока! — огрызнулся Лука и, пошарив на поясе, извлек на божий свет — вернее, на божию ночную тьму — нечто небольшое и невзрачное, но булькающее столь приманчиво, что у Паоло зачастило сердце при этом расчудесном звуке. — Мне надо выпить.
Паоло тотчас ощутил самую острую необходимость сделать то же самое. Они всегда пили с Лукою — но после работы. Паоло и в голову не приходило, что можно и до, и во время, и после. Как же замечательно, что Лука придумал это!
Старший тюремщик приложился к фляжке и не отнимал ее ото рта столь долго, что Паоло забеспокоился
Когда фляжка попала ему в руки, он первым делом взболтал ее, и на душе полегчало: там еще оставалось более чем достаточно! Он всосал в себя жгучую жидкость и едва не задохнулся: этот напиток был покрепче всех, которые ему приходилось пить. Ох, забирает… забирает…
Ноги у него подогнулись, и он сел рядом с Лукой, который уже удобно устроился на ступеньках. Сесть-то они сели, а вот смогут ли встать? Что же это такое с ногами?