Город Хэллоуин

Это рассказ о Клайде Ормулу, о женщине из ивовых зарослей и о небольшом провинциальном городке под названием Хэллоуин, расположившемся на дне извилистого Шилконского ущелья — такого узкого, что в погожие дни небо здесь выглядит просто голубоватой жилкой горной породы, которая зигзагом пересекает гранитные утесы на высоте нескольких сотен футов от земли. Впрочем, небо местные жители видят только зимой, когда лес, растущий вдоль ущелья высоко наверху, теряет листву. Во все остальное время кроны деревьев так плотно смыкаются над Шилконом, что сквозь них не могут пробиться даже лучи стоящего в зените солнца, и хэллоуинцам, если они хотят увидеть нормальный дневной свет, приходится больше мили плыть в лодках по протекающей вдоль ущелья реке. Проблема еще и в том, что у самого дна ущелье намного шире, чем вверху; его наклоненные к центру и слегка вогнутые стены образуют над городком своего рода сводчатую крышу, сквозь которую во многих местах проросли корни дубов, вязов, пекановых деревьев и боярышника, из которых, главным образом, и состоят леса наверху. Извилистые, красновато-коричневые

Река, текущая через городок, называется Моссбах, и хотя в верхней части ущелья она настолько узка, что даже мальчишка может без труда перебросить через нее камень, местные жители на полном серьезе считают ее большой. Это вовсе не удивительно, если учесть постоянную ограниченность их поля зрения. Свободного места в городке совсем мало, и дома без фундаментов крепятся скобами непосредственно к стенам ущелья. Комнаты в них редко имеют в длину больше десятка футов, да и сами дома напоминают конструкции из детских кубиков, небрежно поставленных один на другой. Чтобы перейти из комнаты в комнату, жителям приходится пользоваться наружными лестницами, шаткими лесами и примитивными подъемниками, приводимыми в движение ручными лебедками, благодаря чему в городе нет необходимости в фитнес-клубах. Самые маленькие дома имеют в высоту всего сорок футов, а большие двойные «башни», сложенные из все тех же кубиков-комнат и накрытые общей двускатной крышей, достигают восьмидесяти и более футов. Два семейства могут породниться, и тогда их дома соединяются мостками-переходами или даже состоящими из проходных комнат крытыми галереями, которые тянутся горизонтально на уровне второго, третьего и четвертого этажей, благодаря чему некоторые постройки в городке напоминают гигантские кроссворды, нарисованные прямо на стенах ущелья. В случае ссоры или развода эти дополнительные комнаты можно легко разобрать. Только общественные здания — такие как таверна «О'Маллой инн» или ночной клуб «Даунлау» — расширяются за счет помещений, вырубленных прямо в скале.

На первый взгляд, Хэллоуин с его необычной архитектурой, вечным полумраком и частыми ночными туманами напоминает колонию каких-нибудь разумных голубей, однако на самом деле примет того, что здесь живут люди, в городке достаточно. Например, берега реки выложены плитами из желтого песчаника, а над водой нависают причалы из мореного дуба, освещенные газовыми фонарями или даже электрическими лампочками, которые служат также в качестве навигационных сигналов для движущихся по реке плоскодонных гондол — единственного вида городского транспорта. Изредка на причале можно заметить девушку с белой как луна кожей (девушка может быть и темнокожей, однако болезненная бледность кожных покровов — общее свойство местных жителей), которая сидит под лампой и, задумчиво глядя на темную речную воду, где словно огромные светляки плавно перемещаются таинственные мерцающие рыбы, ждет, когда из вечного сумрака появится ее возлюбленный на украшенной цветами гондоле.

В сорок один год Клайд Ормулу обладал поджарым, крепким телом строительного рабочего (каковым, собственно говоря, он и был до недавнего времени) и пытливым, гибким умом французского философа, озабоченного вопросами субъективной ценности бытия (с некоторых пор эти проблемы действительно стали ему близки). Его изрезанное морщинами лицо и выпуклый череп, поросший короткой и жесткой, как щетка, черной щетиной длиной в полдюйма, были на редкость некрасивы, однако, как известно, немало женщин предпочитают мужчин брутальной наружности, чтобы использовать в качестве оправы, оттеняющей бриллиант их собственной красоты. Женщин у Клайда и вправду было немало, но ни одна из них не сумела удержаться надолго, ибо всех их неизменно пугали или приводили в замешательство безошибочная интуиция и сверхъестественная проницательность Клайда.

Эти свойства он приобрел три года назад, на стройке в Бивер-Фоллз в Пенсильвании (в родном городе Клайда, где появился на свет знаменитый трехчетвертной Национальной футбольной лиги Джо Немет), когда ему на голову упал с лесов тяжелый крепежный костыль.

Удар пришелся по касательной; он не убил и не искалечил Клайда (в больнице, где его осматривали, он провел всего один день), однако последствия инцидента оказались значительно более серьезными, чем содранная кожа и небольшая шишка. После этого случая Клайд, фигурально выражаясь, начал видеть людей насквозь. И если раньше он любил выпить пива и был не прочь ущипнуть за попку зазевавшуюся официантку, то теперь этому пришел конец. Из обыкновенного работяги, бонвивана и жуира он превратился в человека, которому достаточно просто посмотреть в глаза женщины (или мужчины, не важно), чтобы разглядеть в них яркие вспышки жадности, похоти, непоследовательности и страха, которые наглядно подтверждают избитую мысль о том, что все люди, в сущности, одинаковы. Это, в свою очередь, заставило его отдалиться от старых друзей, которых Клайд перестал узнавать. Точнее, он понял, что на самом деле никогда не знал их как следует и что на самом деле ему были знакомы лишь разновидности социально узаконенного безумия, которое владело тем или иным его приятелем или собутыльником. Время от времени Клайд, сам того не желая, задавал вопросы, которые заставляли собеседников чувствовать себя неловко, или отпускал замечания, которые те не понимали или принимали за оскорбления.

Дальше — больше. Женщины, с которыми Клайд когда-то общался, старались его не замечать; стоило ему приблизиться, как они отворачивались, а на их лицах отражался испуг: они больше не узнавали Клайда Ормулу, с которым еще недавно были достаточно близко знакомы. Мужчины вели себя еще более прямолинейно. Многие из них порвали с ним всякие отношения, предпочитая его обществу компанию себе подобных — обычных людей, которыми владели обычные страсти.

«Рано или поздно, — сказал по этому поводу один из врачей, к которому Клайд обратился со своей проблемой, — каждый человек приходит к заключению, что окружающие — просто мешки с дерьмом, которыми движут самые примитивные инстинкты и низменные побуждения. Вы привыкнете».

Увы, никто из врачей так и не смог объяснить, откуда взялись эти его странные способности. Предположение Клайда, будто возросшие интуиция и проницательность могли быть следствием травмы головы, вызывало у них серьезные сомнения, однако сам он довольно скоро перестал сомневаться в своих выводах. Клайд был уверен: способность видеть то, что скрыто глубоко внутри человека — под его, так сказать, внешней оболочкой, он получил в результате удара костылем, который пришелся как раз в то место, где расположены зрительные зоны коры головного мозга. Его зрение каким-то образом изменилось, и в результате он стал видеть то, что большинству оставалось недоступным. Факт, что количество поступающей в мозг информации как-то связано с видимым светом, подтверждался еще и тем, что в кинотеатрах, рок-клубах и других плохо освещенных местах его новые способности почти не проявлялись, и он чувствовал себя совершенно нормально. Впрочем, большинство фильмов, которые представляли собой не что иное, как чередование световых пятен различной интенсивности и формы, начали казаться, ему примитивными, способными вызывать в человеке лишь элементарные павловские рефлексы, так что со временем он вовсе перестал посещать массовые кинотеатры и начал ходить в небольшие залы, где демонстрировали некоммерческие, авторские ленты. При этом, правда, ему приходилось прятать лицо под козырьком низко надвинутой шапочки для гольфа, чтобы не быть узнанным.

«Попробуйте носить солнечные очки», — посоветовал ему другой врач.

Клайд попробовал. Кое-какое облегчение эта мера принесла, но, увы, — зима в Бивер-Фоллз выдалась ненастная и хмурая, небо постоянно скрывалось под плотными облаками, и Клайд, вынужденный днями напролет носить очки с затемненными стеклами, чувствовал себя крайне неловко. Конечно, можно было бы перебраться во Флориду, но Клайд понимал, что это будет обычный паллиатив, не имеющий никакого отношения к реальному решению проблемы.

Единственной страстью, которую он сохранил с прошлых, счастливых времен (и не важно, что его прежняя жизнь оказалась лишь иллюзией), оставалась любовь к футболу. Какое-то время Клайд даже думал, что футбол способен его спасти. Каждый вечер он проводил перед телевизором по нескольку часов, смотря матчи по спортивным каналам ЭСПН и «Национальная лига». Вот игра, думал Клайд, в которой наглядно воплотилось все разочарование современного человека в ограничениях, налагаемых на личность принятыми в обществе Порядками и правилами. Именно в этом, казалось ему, и кроется секрет популярности футбола. Правда, каждый раз, когда судьи (а в судейскую коллегию, что было достаточно показательно, входили главным образом высокооплачиваемые специалисты — адвокаты, бухгалтеры, страховщики и иные представители механизма общественного управления) выбрасывали желтые флаги или дули в серебряные свистки, не позволяя трехсотфунтовому нападающему размазать по траве неопытного, юного защитника, они как бы напоминали миллионам зрителей, что каждый член общества вправе рассчитывать лишь на частичное удовлетворение собственных желаний. Это, однако, вовсе не лишало их единодушной поддержки самых широких масс, которые, болея за своих или «гостей», одевались в соответствующие цвета, подтверждая подобным поведением тот простой, хотя и не самый очевидный, факт, что на самом деле они выступают на одной стороне — на стороне тех, кто впаривает им бейсболки и свитера с эмблемами любимых команд. Таким образом, даже футбол превратился в инструмент корпоративной олигархии, с помощью которого последняя заставляла наемных работников не просто смиряться с положением потребляющего большинства, но и относиться к своей участи с энтузиазмом. Поняв это, Клайд охладел и к футболу. В конце концов — избегающий яркого света, один в целом мире, в котором одиночество не только не приветствуется, но и считается едва ли не главнейшим признаком серьезной социальной патологии, — он обратился к властям Хэллоуина с просьбой разрешить ему переселиться в этот небольшой городок.

Население Хэллоуина колеблется между тремя — тремя с половиной тысячами человек. За тем, чтобы количество жителей не выходило за эти границы, внимательно следит Городской совет. Когда Клайд обратился в Совет со своим заявлением, население городка составляло примерно три тысячи двести человек и о превышении квоты не шло и речи. Возможно, именно поэтому окончательное решение об отказе или, наоборот, удовлетворении его просьбы Совет принимал не на расширенной сессии. Вопросом о предоставлении Клайду разрешения на переезд занимался специальный комитет, состоявший из трех человек — Спуза, Кармина и Брада и заседавший вовсе не в мэрии, а в кафе «Подземелье», которое и в самом деле было вырублено в гранитном дне ущелья. Над входом в кафе горела укрепленная прямо на каменной стене неоновая вывеска. Индиговые буквы то гасли, то снова вспыхивали, и по поверхности протекающей буквально у самого порога реки бежали бледные сполохи голубоватого света. Обстановка кафе, впрочем, мало чем отличалась от баров в Бивер-Фоллз — те же пивные рекламы, те же пыльные рождественские гирлянды, та же записанная на магнитофон музыка (когда Клайд вошел, из колонок доносились композиции «Погз»), те же телевизоры на кронштейнах и кленовые панели на стенах, те же приглушенный свет, фотографии знаменитых клиентов, столики, изогнутая подковой барная стойка, официантки в голубых футболках и неистребимый, въевшийся в дерево и ледерин запах пива. Посетители у стойки о чем-то неспешно беседовали, и звук их голосов делал атмосферу кафе почти по-домашнему уютной.