Город Хэллоуин
Шрифт:
— Когда Совет решает кого-то изгнать, этого человека изгоняют, а не держат под замком. И вообще — я сама узнала об этом только потому, что ко мне зашел Том Михалик и предупредил: сегодня утром я должна выйти на работу вместо Делла.
— Проклятье!.. — Клайд расстроенно отшвырнул вилы и зашагал прочь мимо работающих горожан, разбрызгивая неглубокую воду и стараясь раздавить ногами как можно больше ненавистных орехов. Он немного успокоился и замедлил шаги, только когда преодолел почти половину узкой протоки, соединявшей второе и третье Блюдца, да и то только потому, что вокруг заметно посветлело.
В отличие от двух первых Блюдец, третье — самое большое, имевшее около девяноста футов в поперечнике, — лежало на дне карстового сброса, похожего на пробитую с поверхности отвесную шахту или колодец,
Пока Клайд глядел на низвергающиеся с далекого неба потоки воды, гнев, который он испытывал, понемногу превращался в уныние. По большому счету, они с Деллом были не такими уж близкими друзьями — так, выпивали вместе три или четыре раза, да еще дважды Клайд ходил к нему домой, чтобы смотреть на DVD спортивные программы. На работе и в обеденные перерывы они тоже старались держаться вместе, но это было, пожалуй, все. Тем не менее их отношения могли превратиться в настоящую дружбу хотя бы потому, что граничащая со святотатством небрежная непочтительность Делла напоминала Клайду его прежних друзей из Бивер-Фоллз. Жители Хэллоуина любили посплетничать друг о друге, но он уже давно заметил, что некоторых тем они никогда не касались. Например, он ни разу не слышал, чтобы кто-то рассуждал о Пите Нилунде, о том, почему в городе нет кабельного телевидения или что на самом деле случилось с мужем Хелен Кмиц. Делл спокойно болтал и на эти, и на другие запрещенные темы (быть может, именно за это его и выслали из города). В смысле достоверности большинство его догадок и предположений было полным дерьмом, и Клайд, которому хотелось благополучно завершить свой испытательный срок, поддерживал подобные беседы без особой охоты. С другой стороны, он не одергивал приятеля и сейчас испытал легкий укол вины. Клайд, впрочем, постарался заглушить в себе голос совести; в конце концов, не его вина, что Деллу не хватило мозгов подумать о возможных последствиях, да и в любом случае, теперь уже поздно было казнить себя и гадать, как могло бы все повернуться, держи он язык за зубами.
Дождь неожиданно прекратился, и Клайд с удивлением обнаружил, что в задумчивости дошел почти до самого края пруда. Раньше он старался держаться подальше от Блюдца № 3; Спуз, который был осведомлен о его повышенной чувствительности к свету, официально освободил Клайда от работы на третьем пруду, — и сейчас ему потребовалось собрать всю свою волю и решимость, чтобы сделать оставшиеся несколько шагов. Тревожно поглядывая то на отчетливо различимое вверху ненастное небо, то на открывавшуюся за прудом горловину, ведущую в южную часть ущелья, Клайд с кривой усмешкой подумал о том, что, не прожив в Хэллоуине и полутора месяцев, успел сделаться агорафобом, как большинство местных жителей.
Потом слева от себя он увидел на гранитной стене что-то вроде небольшого выступа или полки. Выступ располагался не слишком высоко, и Клайд, без труда взобравшись на него, сел на край, свесил ноги и стал осматриваться. Еще левее — на илистом берегу примерно в двадцати футах от себя — он увидел корявую старую иву, окруженную невысокими молодыми побегами. Клайд давно не видел деревьев — во всем Хэллоуине не росло ни одного, — и сейчас он как зачарованный разглядывал выведенный голыми черными сучьями затейливый рисунок, думая о том, что именно такой узор сторонники интеллектуального дизайна, часто принимавшие естественную сложность за тонкий инженерный расчет, могли бы привести в качестве примера безупречного Замысла, отраженного в божественных кальках будущего мира.
Потом Клайду пришло в голову, что на месте Творца он бы справился не хуже, а может, даже лучше — были бы только под рукой соответствующие инструменты. Для начала он превратил бы всех людей в полных гермафродитов, чтобы они, во-первых, перестали пытаться трахать друг друга, а во-вторых, для того, чтобы каждый, в полной мере испытав «радости» деторождения, перестал бы трахать самого себя. Тогда люди наконец поняли бы, что задача продолжения рода на самом деле не так уж важна, и, отказавшись от воспроизводства ради иных, менее масштабных задач, превратились бы в разновидность шоколадных конфет, которые — каждая в своем гнезде — смирно лежат в коробочках, покорно ожидая конца как неизбежного финала любых человеческих устремлений.
Решив эту глобальную проблему, Клайд снова обратился к делам насущным. Похоже, он был не прав, постаравшись как можно скорее забыть о Делле — хотя бы потому, что, поступив подобным образом, невольно уподобился большинству хэллоуинцев. Не то чтобы Клайд собирался оплакивать друга и посыпать голову пеплом, казня себя за бездействие и равнодушие, — нет. Но подумать о том, почему Делла изгнали из города и как это может отразиться на нем самом, пожалуй, стоило.
Болтая ногами над водой, Клайд негромко засвистел. Свистеть он умел виртуозно и частенько делал это, когда оставался один — особенно если размышлял над чем-нибудь серьезным. Мелодии, которые он высвистывал, помогали ему думать, приводя мысли в четкий, логически выверенный порядок, тогда как без «музыкального сопровождения» его мыслительный процесс грешил сумбурностью.
Гранитная труба над прудом отозвалась на его трели негромким гармоничным эхом, отчего выбранная мелодия зазвучала особенно приятно. Невольно Клайд отвлекся от размышлений о Делле, взгляд его упал на заросли ивняка на берегу… и там он вдруг увидел незнакомую женщину с бледным лицом и темно-рыжими волосами до плеч, которая смотрела на него из-за экрана переплетенных ветвей.
— О, Господи!.. — воскликнул Клайд и вздрогнул.
Ветви кустов делили ее лицо на неправильные фрагменты, и, когда женщина слегка пошевелилась, Клайд подумал, что она похожа на ожившее витражное панно.
Между тем незнакомка вышла из-под прикрытия кустов, легко запрыгнула на уступ, где сидел Клайд, и, оскалившись, сказала:
— А ну, с дороги!..
Она была высокой и стройной; ее открытый белый сарафан намок от дождя и лип к телу. На руках и ногах женщины Клайд заметил налокотники и наколенники, да и обута она была в коричневые горные ботинки.
— Вам не холодно? — спросил он.
Не удостоив его ответом, незнакомка достала из кармана юбки пару тонких перчаток и натянула на руки. Большинство женщин в городе были бледнокожими, но ее бледность казалась какой-то ненормальной, почти меловой. Рот женщины был таким широким, что казалось, будто его уголки, плавно приподнимаясь, огибают чуть скошенные, скульптурно очерченные скулы, но, несмотря на это, он не казался уродливым. Губы — не полные, но и не слишком тонкие — придавали ей вид спокойный и уверенный, большие, каплеобразной формы глаза поражали своей почти небесной голубизной, и хотя незнакомка продолжала подозрительно скалиться, Клайд, читавший ее лицо как открытую книгу, не чувствовал в ней истинной враждебности. Он почти сразу понял, что уверенность в себе, которую, казалось, излучала женщина, зиждется вовсе не на сознании собственной красоты (по правде сказать, ему она вовсе не казалась красивой, хотя в определенной привлекательности отказать ей было нельзя), а на полном пренебрежении заботой о том, чтобы красивой выглядеть, — равно как и любыми другими суетными и мелочными заботами.
Если, конечно, он не ошибся…
Тем временем незнакомка снова велела ему убираться, и Клайд, несколько обозленный ее бесцеремонной манерой, показал на пруд и сказал:
— Можно обойти вон там.
— Мне не хочется мочить ноги, — возразила она.
— Конечно, не хочется. — Клайд усмехнулся. — Это было бы слишком банально.
Она рассмеялась. Ее смех был звонким, как две соседние ноты, извлеченные из дискантной части фортепианной клавиатуры.
— Шутишь, да? Ну ладно, дай пройти…