Город, который забыл как дышать

Харви Кеннет Дж.

Клаудия мучительно собралась с мыслями и посмотрела вдаль. Отражение расплылось, зато пейзаж за окном обрел четкость. По склонам спускались освещенные уличными фонарями мохнатые ели, их верхушки клонились к нижней дороге, по берегу рассыпались огоньки рыбацких домов. Разноцветные блики играли на черной воде, вызывая в памяти Рождество. В солнечные дни океан сиял безукоризненной синевой. Огромный утес навис над бухтой, он казался угольно-черной тучей, он казался огромной дырой в небесах, он завораживал и притягивал.

Со второго этажа своего дома Клаудия разглядывала Уимерли в большое панорамное окно. Кто бы ни приезжал к ней, друзья или журналисты, каждый приходил от этого вида в неописуемый восторг. Кажется, совсем недавно перед крыльцом толпились газетчики.

Не обозреватели художественных изданий, а репортеры криминальной хроники. Они наперебой задавали вопросы о пропавших без вести муже и дочери. Эти шакалы всегда охотились за людскими несчастьями, а потому исчезновение Реджа и Джессики сразу после Рождества стало для них профессиональным праздником. Прошло полтора года. От тех, кого Клаудия так любила, по-прежнему не было никаких вестей. Снам она верить боялась. Это все излишняя впечатлительность, говорила она себе снова и снова, чтобы не лишиться рассудка. Ей хотелось думать, что Редж не сделал с Джессикой ничего ужасного. И все же Клаудия знала, что он изменился в последнее время, стал раздражительным и неуправляемым. В нем появилась несвойственная ему прежде тяга к насилию, он стал воплощением зла. По-другому не скажешь. Воплощение зла. Его потаенная жестокость рвалась наружу.

Когда их совместная жизнь только начиналась, Редж был сама доброта, он плакал от радости, когда родилась Джессика. Он держал на руках младенца и как младенец плакал сам. Из Реджа получился отличный отец. Он с утра до вечера был готов играть в прятки и лото, обожал рассказывать дочери захватывающие истории из жизни матери, бабушек и дедушек или отца-рыбака. Редж был преданным мужем и всегда выполнял любые капризы Клаудии, он вникал во все тонкости ее ремесла, на него можно было опереться. А потом Редж потерял работу. И сразу переменился. Все меньше внимания стал уделять семье и все больше уходил в себя. Редж почти перестал отвечать на вопросы, лишь изредка раздраженно огрызался. Через несколько недель он уже смотрел на домашних с неприкрытой ненавистью. Мать и дочь стали его бояться. Как-то Редж позволил себе грязно обругать Джессику всего лишь за то, что ребенок случайно измазал арахисовым маслом телевизионный пульт. Редж вцепился в дочь и тряс, пока девочка не закричала, ее пронзительный визг разнесся по всему дому. Клаудия устала жить в постоянном страхе, она уже готова была собрать вещи и уйти вместе с Джессикой, но тут Редж исчез. И Джессика вместе с ним. Занимался серый зимний рассвет. Ветер бросал в лицо пригоршни колючего снега. Клаудия стояла на дороге и звала дочь, пока не охрипла. «Джессика, Джессика!» – кричала она. Никого, только вой метели, только непроглядная снежная пелена. Через два дня после Рождества. За пять дней до Нового года. Восемнадцать месяцев назад. Полиция так и не закрыла дело. Они продолжают искать Реджинальда Кайла. Реджа и Джессику.

Дом Клаудии стоял у верхней дороги. Несмотря на приличный асфальт, здесь почти никто не ездил. Но сегодня днем показалась машина. Она свернула к дому Критча. С переднего сиденья на Клаудию смотрела девочка.

Это значит, что по соседству появится ребенок. Клаудия расстроилась. Лес здесь совсем близко, не дай бог с девочкой что-нибудь случится. Да и каково будет просто смотреть на веселое, полное жизни дитя. Чужое дитя. Как это больно.

В стенах чуть слышно урчали трубы. Это шумела вода, нагретая солнечными батареями. Насосы гнали ее по артериям дома.

– Мамуль, – раздался за спиной детский голосок. Клаудия продолжала неподвижно смотреть в окно, изучая темные заросшие склоны.

– Мамуль, – голосок стал громче. – Ты видела ту девочку? О которой сейчас думала?

За окном чернел океан. Клаудия смотрела на свое бледное отражение, и глаза ее блестели. Две слезинки скатились по щекам, задержались в уголках губ, соскользнули и повисли на подбородке. Клаудия вытерла их пальцами, поднесла к губам, но лизнуть себе не позволила.

«Откуда берутся слезы? – удивилась она. – Неужели в организме еще есть вода?» В последнее время жажда перешла в новое качество. Порой подступала дурнота.

Пульс теперь был неровным, даже когда Клаудия отдыхала. И все же она еще сохранила свободу передвижения и могла, например, взбежать по ступеням, даже не вспотев. Плакать еще получалось, а вот потеть – уже нет.

В саду у Критча смутно маячила какая-то фигура. Это новый сосед вышел из дома и встал лицом к сараю. А женщины в машине не было. Где же она – женщина, жена, мать?

– Мамуля…

Клаудия обернулась к двери. За проемом начиналась деревянная лестница, что вела на первый этаж. Голосок запел:

У папы не осталось дел. Сидел и на воду глядел. Сидел, глядел, не ждал беды. Теперь глядит из-под воды.

Клаудия пошевелила пальцами, словно помогая себе вникнуть в смысл этих слов. Казалось, руки живут своей собственной жизнью. Рукав ночной рубашки распрямился, надпись стала видна целиком: «Моя одежда – пергамент. Она поведает миру историю моей жизни».

– Мамуль, эта девочка уже приехала.

Клаудия не ответила. Она стояла совсем тихо и не задавала вопросов, но голосок все же пояснил:

– У нее птичье имя. Она видит сквозь сон и явь, значит, с ней можно будет поиграть. Мы обязательно подружимся.

Джозеф отнес Тари на свою постель и заботливо подоткнул одеяло. Как-то спокойнее, если дочь останется здесь. Он лег рядом, погасил ночник и уставился в потолок. Сна ни в одном глазу, слишком много было сегодня впечатлений.

Днем они с Тари бродили по полям и пустырям, любовались на дома, сараи, по-деревенски огромные дворы и старые переулки, такие узкие, что по ним с трудом проезжала машина. От травы и земли поднимался теплый медовый запах, в ярких солнечных лучах все краски были живыми и сочными. Джозеф словно вернулся в детство. Свобода. Интересно, где тут живет дядя Даг? Может, они даже прошли мимо его дома, сами того не зная.

Уимерли оправдал все ожидания. Очаровательный городок, лучшего места для летнего отдыха не найти. «В городе Уимерли сдается на лето двухэтажный рыбацкий дом». Едва Джозеф прочитал газетное объявление, нахлынули воспоминания детства, и мечтательная улыбка заиграла на губах. Вспомнился отец, его звали Питер, он умер несколько лет назад. Вспомнились черно-белые фотографии дяди Дага, он до сих пор живет в Уимерли. С пожелтевших снимков сурово взирает самоуверенный молодой человек. Теперь-то ему, наверное, за шестьдесят. Джозефу захотелось взглянуть на дом, где родился отец, есть надежда, что дядя Даг так и живет в родном городке. Дочери Джозеф пока ничего о родственнике не рассказывал. Кто знает, как отнесется дядя к их появлению: между Питером и Дагом не все было гладко. Хотя, с другой стороны, почему их разногласия должны помешать Тари познакомиться с двоюродным дедушкой?

По долгу службы Джозеф исколесил почти все побережье Ньюфаундленда, но так и не перестал удивляться названиям местных населенных пунктов. Уимерли. Вот он на карте: всего полтора часа езды к юго-западу от Сент-Джонса, побережье залива Благоу-вест. [3] Другие местечки звались не менее колоритно: Купидоне, Порт-де-Гибль, Потрошир, Прямборо и Голлоу-Вешкинг. [4] Лучшего места для ребенка не сыскать. Старинный дом, кособокий сарай, бескрайний океан. За три недели Тари отведает настоящей жизни в рыбацком поселке. Добавим чуть-чуть семейной истории. Вот вам и связь времен.

3

Conception Bay – залив Атлантического океана.

4

Cupids, Port de Grave, Shearstown, Cutland Junction, Burnt Head – города на Ньюфаундленде.