Город Мечтающих Книг
Шрифт:
— Что случилось? — спросил я.
— Ты заснул. Пока полз. Я едва успел тебя поймать.
Нет, мое тело не разбито. Просто я никогда не испытывал такой усталости.
— Ты нес меня на себе до выхода? Целых два дня?
Гомунколосс отбросил книгу.
— Слышишь это?
— Что?
Действительно шумы и шорохи. Самые разные шумы. Плеск жидкости и топот. Грохот и волочение. Хлопки и визг пилы.
— Город, — объяснил Гомунколосс. — Это шумы Книгорода.
— Мы уже на месте? — вскинулся я.
— Не совсем. Но прямо под поверхностью. Вылезти отсюда через какой-нибудь антикварный магазин проще простого. — Он поглядел на меня серьезно, но
— И мой тоже.
— Я взял с тебя слово, но тебе не обязательно идти со мной. Я не обижусь, если ты выберешь более легкую дорогу. Могу тебе ее показать.
— Пока жив Смайк, я уйду не дальше тебя. За мою голову ведь назначена награда.
— Тогда вперед.
Свой факел Гомунколосс оставил в шахте. В этой части катакомб света и так было достаточно. Повсюду висели обычные лампы, которых я давно уже не видел, и со всех сторон нас окружали книги. Не древние вонючие тома с неразборчивыми письменами, а нормальные антикварные книги. Я достал на ходу одну с полки.
Это оказался «Огненный черт из Малозернецка», авантюрный роман, действие которого разыгрывается в краю малозернецких огненных чертей и в котором, как следовало из хвалебной аннотации на обложке, в каждой главе имеется по меньшей мере один крупный пожар. Ничто не интересовало меня меньше, чем литературное прославление извращенных привычек этих злобных демонов. Гораздо важнее был возраст книги. По жанру она относилась к пироманскому роману, крайне неприятному жанру замонийской тривиальной литературы, наживающемуся на тяге отдельных читателей к описаниям масштабных, всепожирающих пожаров. Данное литературное направление появилось лишь сто лет назад. Поставив книгу на место, я взял другую, открыл первую страницу и прочел вслух: «Жизнь — ржавый ящик с острыми углами, полный протухших обрезков ногтей, если хотите знать мое мнение. Но меня ведь никто не спрашивает».
— Это твое жизненное кредо? — поинтересовался Гомунколосс.
— Нет, оно принадлежит сверхпессимисту Хумри Чудьбе. Но эту книгу можно найти в любом современном книжном магазине Замонии. Мы действительно находимся под самой поверхностью.
— Я же тебе сказал, — отозвался Тень-Король.
— У тебя есть план, как попасть в библиотеку Смайка? — спросил я.
— Честно говоря, нет. Я знаю только, где начинается окружающий ее лабиринт.
— А как ты найдешь это место?
— Э-э, его трудно проглядеть. Там есть своего рода указательный столб. В виде сидящего трупа.
— Трупа?
— Мумифицированного тела. Оно немного похоже… ну да сам увидишь.
— Как, по-твоему, таинственные намеки и недомолвки — законный литературный прием? — задал я вопрос с подвохом.
— Нет, — ответил Гомунколосс. — К таинственным недомолвкам прибегают лишь второразрядные авторы, чтобы удержать внимание читателя. А почему ты спрашиваешь?
Белая овца среди Смайков
Как тягостно бродить под самым Книгородом, но словно глубоко в лабиринте! Теперь я понял, почему Гомунколосс решил спрятаться как можно дальше отсюда. Жизнь города здесь можно было не только слышать, но и почувствовать. То и дело что-нибудь грохотало по выбоинам, и книги в шкафах подрагивали. Однажды мне даже почудилось, будто до меня донеслись голоса детей. Слышать их, но оставаться узником подземелий было еще непереносимее, чем жить изгнанным в далеком Тенерохе.
Невзирая на близость города, я все равно, наверное, не выбрался бы собственными силами. Катакомбы по-прежнему сбивали с толку, ведь проходы здесь были забиты книгами. Они были такими узкими и низкими, с бесчисленными ответвлениями, перекрестками, пещерками и лестницами, и книги теснились со всех сторон. Книги! Вот уж до чего мне решительно не было дела! Я на собственной шкуре изучил все виды книг, от мечтающих и опасных до живых, и если действительно когда-нибудь выберусь отсюда, то направлюсь прямиком в девственную пустыню, в которой никто не умеет ни читать, ни писать.
— Не пугайся! — сказал вдруг Гомунколосс, который все это время целеустремленно шагал впереди. — Труп сидит за ближайшим поворотом и, на первый взгляд, кажется вполне живым. Это, возможно, объясняет наличие скелетов вокруг: вероятно, это — те, у кого были слабые нервы и кого при виде тела хватил удар.
Предупрежденный таким образом, я осторожно заглянул за угол — и тут же отпрянул. Там сидел кое-кто знакомый.
— Смайк! — прохрипел я.
— Да, немного похож на него, правда? — прошептал у меня за спиной Гомунколосс, чуть отставший, чтобы я первым вошел в пещерку.
— Нет, это не Фистомефель Смайк, — сказал я. — Скорее Хагоб Салдалдиан Смайк.
Мы оба уставились на мумию. Это действительно был Салдалдиан Смайк, богатый дядюшка Фистомефеля, и выглядел он в точности как на картине маслом, которую я видел в журнале под домом Смайков. Ну, почти так же, поскольку его тело совершенно высохло. Но так как он и при жизни походил на ходячий труп, разница была едва заметна. Он сидел на полу пещеры, привалившись спиной к заставленному книгами шкафу и устремив мертвый взгляд в пространство. Помимо него в пещерке находилось несколько скелетов, так сказать, в разборе, ведь их кости были разметаны вокруг. С потолка свисала лампа с полудохлым медузосветом, которая отбрасывала лишь тусклый, судорожно пульсирующий оранжевый свет. Самое странное было то, что две верхние ручки мумии были подняты, и одна указывала на другую. Непонятно, как удалось Хагобу умереть в такой позе.
— Ты его знаешь? — спросил Гомунколосс.
— Не лично. Но мне известно, кто это. Представитель семейства Смайков.
— Слишком уж худой для червякула.
— Своего рода белая овца. Это богатый дядюшка Фистомефеля, который оставил ему все свое состояние, а после исчез. Говорят, он был сумасшедшим.
— Вид у него явно ненормальный. Что он тут делает?
— Может, заблудился? Умер от голода. Или жажды. Высох. Мумифицировался.
— А с руками у него что? Почему он так странно их держит?
— На что-то показывает.
— Ну да, на собственные пальцы.
— Наверное, у него действительно были не все дома.
— Нет. Подожди-ка, — возразил Гомунколосс. — Он показывает не на пальцы. Он показывает на что-то, что в них держит.
— Держит в пальцах? Но там ничего нет.
— Нет, есть. Волосок.
Я присмотрелся внимательнее.
— Верно. Ресничка.
Тут мне вспомнился разговор с Фистомефелем Смайком и то, что червякул рассказывал о своем дядюшке, когда мы стояли перед портретом.