Город мелодичных колокольчиков
Шрифт:
Русудан не разочаровывала подругу, но подумала: «Нет, не одно это желание привело сюда верного Керима», и в час полуденной еды неожиданно спросила: неужели перед путешествием он не мог посетить княгиню Нато или хотя бы узнать о ее здоровье? Оказалось, что как раз накануне его выезда владетельница прибыла в Тбилиси, но не пожелала почему-то выслушать его. «Надо отвести разговор об Ананури», — рассуждал Керим, тревожно поглядывая на Русудан.
— Прошу тебя, если ты почему-либо раньше нас уедешь, — сухо проговорила Русудан, — передай моей матери, пусть навек запомнит, что благодаря предателю Зурабу предатель Теймураз помог нам стать гостями Стамбула.
— Владетельница, так думаю, на меня рассердилась.
— Моя мать? За что?
— Госпожа Нестан в Тбилиси.
К радости Керима, поднялась невероятная суматоха, расспросы восклицания. Керим едва успевал отвечать и молил небо «Лишь бы о Зурабе не спрашивали».
— А с кем прибыла княгиня, у кого поселилась?
— Ага Дато, княгиня удостоила меня беседой и вручила послание фамилии Саакадзе, на словах такое повелела сказать: «Иншаллах, ждать буду любимую семью „барсов“, может, в Тбилиси, может, в Носте». В Ананури, хотя там нет Зураба, гостить не поехала. Княгиня Нато очень просила, потом немного рассердилась.
— Постой, Керим! Выходит, Зураб от Нестан к своему тестю сбежал?
— Выходит, — Керим искоса взглянул на Русудан и торопливо проговорил: — К Мухран-батони тоже не поехали.
Отказались и от приглашения Ксанских Эристави и другие замки не удостоила согласием, ибо, не зная, что задумал шах Аббас, никого не хочет подвергать опасности. Еще повелела передать: в Тбилиси вновь приняла святое крещение от епископа Феодосия и намерена посвятить жизнь не одним радостям, но и описанию на пергаменте деяний Моурави в Исфахане, а также всего замеченного ею в этом городе бирюзовых роз и кровоточащих ран.
— Ты сказал, в Носте собирается княгиня?
— Видит пророк, собирается, ага Папуна. Раньше арагвинцы там бесчинствовали, притесняли ностевцев, как хотели. Княгиня Нато тоже соизволила сказать, что, пока Моурави с семьей не вернется, Носте ее. Но тут я поклонился и возразил: раз ханум Нестан стремится в Носте, то и в отсутствие Моурави там ее приют. Видит небо, я не перешел за черту справедливости, но владетельница очень рассердилась на меня.
— Ну, а Нестан поехала? — живо спросил Элизбар.
— Удостоила мой слух словами: «Непременно поеду».
— Наверно, все в послании сказано. Оно у тебя?
— О ага Ростом! У меня… И послание князя Шадимана тоже.
«Барсов» так и подмывало ринуться в покой Керима, схватить свиток, но Саакадзе сделал тайный знак, впрочем, хорошо замеченный Керимом. О послании больше не говорили.
Едва забрезжило утро, Саакадзе, по старой привычке, вышел в сад и тут же столкнулся с Керимом.
— Тебе что, Керим, плохо постелили, что, не дожидаясь восхода, встал?
— Мой господин и повелигель, сердце мое переполнено радостью, ибо я вижу Непобедимого здоровым и всех, кто заполнил мои мысли, тоже. И если бы не на мутаках, набитых шерстью, лежала моя голова, а на камне, так знакомом мне с детства, я, видит небо, так же крепко бы спал.
— Выходит, тебя все же тревожит что-то, мой Керим?
— Ты угадал, мой повелитель.
Саакадзе бросил на Керима пристальный взгляд и приказал Эрасти, который всегда был поблизости, собрать после утренней еды всех «барсов» в «комнате военных разговоров», только тайком от женщин.
Но, едва дослушав Эрасти, «барсы», полуодетые, рванулись в сад; окружив Керима, они нетерпеливо ждали вестей, из ряда вон выходящих.
— Мой повелитель, и вы, мои покровители, — начал Керим с некоторой торжественностью, — о князе Зурабе мое слово.
Саакадзе порывисто опустил руку на плечо Кериму и взглянул ему в глаза:
— Уж не хочешь ли ты сказать…
— Видит небо, ты угадал, мой повелитель. В Картли не ждали, что царь Теймураз так пожелает избавиться от мужа своей дочери.
Как ни были подготовлены «барсы» к самым невероятным новостям, они, пораженные, не могли вымолвить ни слова.
— Князь Шадиман помог? — оставаясь внешне спокойным, спросил Саакадзе.
— Свидетель пророк, ты угадал, мой повелитель. В тайном послании князь сам обо всем пишет.
— Раньше расскажи, как случилось то, что случилось.
— Видит аллах, если тянуть всю нить, трех пятниц не хватит. Князь Шадиман из Марабды, как настоящий змей, жалил Зураба и заодно царя Теймураза. Говорят, что царь, как и следует ужаленному, кружился и хрипел, ибо поверил, что князь Зураб намерен воцариться. О все открывающий и все закрывающий! Тбилисцы клянутся, что даже при тряске гор такой суматохи не было.
Зураб Арагвский в Тбилиси метался подобно бешеному шакалу, — все царевну к себе звал, а сам опасался в Телави ехать. Тут князь Шадиман и царь Теймураз соединили свои хитрости, и шакал угодил в западню. Лукавец Варам от князя Шадимана в Телави и от царя Теймураза в Марабду как заяц бегал, хотя на всех дорогах князь Арагвский понаставил засады. Когда капкан сжал лапу «шакала», «заяц» остался в Телави — высмотреть. А справедливый владетель неба пожелал, чтобы было так: по случаю прибытия Зураба в первый город Кахети царь устроил большой пир. Нигде не сказано, что пир всегда кончается весельем, особенно, если за возглавляющим стол хевсуры с медными крыльями за плечами стоят. Бисмиллах! Что арагвскому князю крылатые хевсуры, если он уже горский трон своим табуретом называл! А для хевсуров и бескрылый «шакал» — угроза! Не догадывался Зураб, что шайтан уже сосчитал его дни. Высоко взлетел и всем говорил: «Я от Орби, царя орлов, силу перенял!» Но разве не сказано: чем больше высота, тем страшнее падение. Царь Симон от руки Зураба пал с высоты не больше трех локтей, а Зураба сбить надо было с гребня века, — поэтому, пророк свидетель, хевсуры и нацепили крылья. Говорят, вино на телавском пиру лилось второй Алазанью, и чтобы осталась лишь первая, придворные не пожалели сил, а князья — времени. Не только в арочном зале хлестало из кувшинов вино всех цветов радуги, но и на парадном дворе, где пятьсот арагвинцев, следуя примеру своего владетеля, поглощали без меры воду, таящую в себе огонь. Тысяча мертвых рыб по сравнению с перепившимися князьями и воинами представилась бы живой.
И тогда царь Теймураз назидательно вскинул указательный палец, унизанный рубинами, и произнес:
Приговор, а не маджаму,Что красавиц тешит рой…Кто другим копает яму,В яму сам летит порой.По этому сигналу в руке начальника хевсуров вспыхнул красный факел. Загремели медные крылья, и хевсурский меч, повторяющий форму креста, сделал круг над Зурабом и со страшной силой опустился на его шею. Прав Аали, воскликнувший: «Не допускай гордыню овладеть твоим сердцем, завтра может уравнять его с комком грязи!» Выволокли Зураба, как изменника царя, к воротам дворца, и там он пролежал ровно три часа, означавших: преступление, раскрытие, возмездие.