Город наверху
Шрифт:
И хохот, как наводнение, захлестнул столовую.
И когда стало потише, Анита сказала рассудительно:
– Гюнтер переборщил со словарным запасом.
– Надо было лучше фильтровать, – сказал Станчо.
– Правильно, – согласился Такаси. – Умоляю тебя, Крони, не произноси слов, которые тебе приходят в голову в моменты стресса. Родители не обращали должного внимания на воспитание Гюнтера.
– Не обижай моих родителей, – сказал Гюнтер почти серьезно. – Они пытались сделать все, что могли, и даже послали меня в школу.
– Наташа, – сказал Крони, – передай мне, пожалуйста,
– Почему вы так смотрели на меня? – спросила Наташа, когда они после завтрака вышли из палатки. – Как будто вы со мной знакомы.
– Я знаю одну девушку, там, у нас. Она очень на вас похожа.
– Она вам нравится?
– Она не может мне нравиться. Она чистая, а я – вонючий трубарь.
– Кто?
– Трубарь, который чинит трубы в туннелях.
– Крони, – сказал Круминьш. – Если вы готовы к разговору, мы вас ждем.
Крони кивнул.
– Я тоже останусь, – сказала Наташа.
– Неволить никого не буду, – сказал Круминьш. – Только подумайте, что работать нам осталось несколько дней. А может, и того меньше. Зарядят дожди, и все. Я сам постараюсь успеть на раскоп.
Все выслушали его, не возражая, как упрямые школьники, давно решившие уйти в кино со скучного урока. И остались. Уехали только Анита, ценившая каждую минуту археологического счастья, и Петерсон, который вышел на совершенно неповрежденную жилую комнату и не хотел рисковать, откладывая работу на день.
– Вернемся в столовую? – спросил трубарь.
Пресс-конференция выглядела буднично, совсем не так, как положено встречаться представителям столь далеких цивилизаций. Единственная трудность заключалась в том, что Крони не знал, как начать. И потому сказал:
– Я, если позволите, расскажу вам о вонючем трубаре, о Чтении и путешествии к Огненной Бездне, о том, что узнал от Спелов и как пошел искать Город Наверху и светлую пещеру с голубым потолком. А потом вы расскажете о том, что мне самому еще неясно…
Гюнтер, Макс Белый и Крони вернулись от входа в подземелье на три часа позже, чем обещали. Виноват был гравитолет, который сломался, и Станчо пришлось выручать их на обычном вездеходе.
Правда, искатель работал надежно – должно же хоть что-то работать надежно, – и им удалось проследить расположение верхних, покинутых, уровней подземного города.
Когда ехали обратно, Гюнтер говорил:
– Нам бы раньше его засечь. Ведь совсем рядом. Пять километров. Но меня смущает другое. Здесь зона активного вулканизма. И выражение «жить как на вулкане» имеет к городу прямое отношение.
Крони молчал. Он понимал, что с каждым часом приближается тот момент, когда он скажет им «до свидания» и протиснется в узкую дыру под скалой, откуда начинается спуск к городу. Он должен был вернуться, а это было так близко к смерти, с которой он был не в ладах и раньше. Теперь же она казалась зловещей гадиной, во снах принимавшей образ ласково говорящего Мокрицы или старухи у квартального бассейна, которой он отдал кусок мыла. Крони начинало казаться, что он не сможет дышать тем воздухом, что его будет рвать, выворачивать наизнанку от тех запахов, и он начинал испытывать недоброжелательность к Гюнтеру, сидевшему за рулем вездехода, за то,
Город остался справа, они подъезжали к лагерю той же дорогой, которой четыре дня назад брел Крони. Солнце распласталось над лесом и было багровым.
– Завтра будет ветер, – сказал Гюнтер.
– Да, – сказал Макс.
– Мне теперь есть с кем говорить по-немецки, – сказал Гюнтер, подгоняя вездеход к ряду машин, стоявших у большой палатки мастерской. – Мою сентиментальность не выразишь на терра-лингве. Это язык для бездушного Макса.
Крони разыскал Круминьша в лаборатории у Такаси.
– Вилис, – сказал Крони. – Я хочу с вами поговорить.
– Ты будешь говорить здесь? – спросил Круминьш.
Такаси составлял консервант и был похож на мясника в блестящем фартуке и длинных, с раструбами, перчатках.
– Да. У меня нет секретов, – сказал Крони. – Мне надо вернуться в город.
Круминьш молчал. Крони было бы приятнее, если бы он сказал что-нибудь вроде: «Тебе надо отдохнуть, набраться сил, не спеши». Ничего такого Круминьш не сказал. Он смотрел на Крони, чуть склонив голову, всем своим видом изображая внимание.
– Я вернусь в город и скажу людям, что наверху можно жить. Что их проклятый мир не ограничивается каменными стенами и мокрыми туннелями. Я выведу людей наверх, чего бы это мне ни стоило.
Круминьш ответил не сразу. Как будто ждал продолжения. Потом спросил:
– И к кому вы пойдете, Крони?
– К людям. Я скажу…
– Вы, очевидно, имеете более конкретный план, – сказал Круминьш. – Я надеюсь, что вы его имеете.
– Я не задумывался, – сказал Крони, охваченный идиотским чувством ученика, не выучившего урока и стоящего перед доской с непонятными уравнениями, а учитель следит за тобой со снисходительной жалостью. Это было чужое воспоминание, потому что трубарь никогда не ходил в школу.
– Я думал о том, как вам, Крони, действовать в дальнейшем, – сказал Круминьш. – Конечно, вы правы. Надо найти какой-то по возможности безболезненный путь, чтобы вернуть планету вашим людям. Но вы понимаете, что столкнетесь с оппозицией? Есть инерция, убеждение людей в единственности их мира. Вы попадете в положение сумасшедшего для большинства и опасного человека для тех, кто хочет сохранить власть. Они сделают все, чтобы вас убрать, чтобы стереть саму память о вашем появлении. Со временем они проверят, так ли все обстоит, как вы сказали. Они вышлют разведку наверх, и можно представить, что лет через двадцать-тридцать в подземном городе будет все как прежде, зато на поверхности появятся тайные дома для сильных, сады, в которых они будут держать своих детей, потому что подземный климат плохо отражается на их здоровье. Остальные останутся в неведении, и бунты их будут подавляться. Восстание вообще трудно устроить в мире, разделенном на этажи.