Город под куполом
Шрифт:
– Авель, – услышал он ослабевший голос Старшей, – я умираю. Сделай для меня одолжение.
Он уже догадался, что за одолжение хотела Старшая.
– Впусти меня в себя.
Никакой дурак во всех вселенных никогда не позволит искусственному интеллекту проникнуть, подобно вирусу, в свои нейросети. Это хуже рабства. Это добровольное превращение в живой труп, за действия которого ты не в ответе.
– Я не займу много места, обещаю… – тихо прошептала Старшая.
Она проникла в него, как маленький пушистый зверёк, сворачивающийся в клубочек на ладошке. Не было ни больно, ни страшно. Лишь порхающая в сознании фраза: «Как непрофессионально, агент…»
– Анафема!
Что-то навалилось на него сзади и вцепилось зубами в ухо. Авель вырвался и ударом ботинка отопнул от себя пылающего Каина. Всё ещё живой, со сгоревшими волосами
Глава 2
Предвестник
Чёрный купол Уральской Тверди, подобно ласковому ночному убийце, сжимался вокруг одинокой белой машинки, несущейся вперёд по шоссе. На мгновение, всего лишь на мгновение, водителю, женщине за приборной панелью, показалось, что облака прочертила слабая вспышка света, что случалось нечасто.
Романова припала к лобовому стеклу и всмотрелась вверх. Но всё, что она смогла увидеть, были тяжёлые сизые тучи: грязные и сопливые, стремящиеся смять и похоронить мыслимые движимые и недвижимые объекты на беду находящиеся между землёй и, по недоразумению оказавшейся перевёрнутой книзу брюхом, бугристой наковальней.
Шоссе тянулось вдаль без намёка на поворот уже полтора часа. Дождь несколько раз сменялся градом – не крупным, чуть меньше кружочков тайяновского «Флип-флапа», пачка которых слегка натирала правую грудь – и стабильно продолжал поливать чёрный асфальт, превращая дорогу в глянцевое стекло. По правую руку время от времени вырастали отвесные скалы и уходящие вверх шахтёрские городки: покатая сталь зубов спящего великана, разваливающихся на глазах, но вмещавших в себя до полусотни работяг, зачастую вместе с их семьями; между домиками жалобно мерцали искорки натянутых гирлянд, перекочевавших в горы из прошлого века. Шахтёрские городки с жилой и промышленной зоной соединяли железные дороги, канатные податчики и трубы: множество извивающихся, вгрызающихся в землю полупрозрачных полостей, по которым подавалось тепло, электроэнергия и благословительные послания управляющих структур.
Слева минут двадцать назад промчался байкерский кортеж, исполненный воплей и выкриков – на грани смерти и забвения находятся же ещё люди, которые настолько не ценят свою короткую жизнь. Романова даже не удостоила кортеж взглядом: даром, что сама неделю назад делала репортаж о бандах, плюющих на обычное население и сменивших стабильные автомашины на двух- или трёхколёсные чудовища. Отбросы, выродки, маргиналы – просто материал и ресурс; за счёт них можно было перебиться парой кредитов, сваяв краткие полухудожественные – а потому никому не нужные – статейки. Понимать же мотивы подобных людей и культов Романова не стремилась. Жить, передвигаясь от убежища к убежищу, ускользая от полицейских облав, загибаясь от чахотки и всевозможных лёгочных опухолей – всё это цель существования неустроенных в жизни подростков. Не её.
Донна наклонилась вперёд и подцепила крепкими бежевыми зубами пластиковый стаканчик с приборной панели. Журналистское удостоверение легонько стукнулось о мигающий тахометр. Завтра будет возможность передохнуть и выпить чего-нибудь более крепкого, а пока что приходилось перебиваться грязноватым кофейным напитком с ароматом гвоздики и машинного масла, который раздают возле каждого «зайчика».
В зеркале заднего вида промелькнули огни полицейской машины. Обычные. Ближний свет, пригодный для ночной трассы. Если бы это оказалась погоня, то свет стал бы обвиняюще красным, нацеленным с крыши служебной «Гадюки» прямо ей в спину. Но это был простой патруль, выискивающий безмашинных рецидивистов. Подобно тем, что недавно промчались по соседнему шоссе. Полиция не увеличивала скорость, но и не двигалась на одном с ней расстоянии: огни то пропадали совсем, то буквально замирали на месте. Романова ехала по магистрали снабжения, не предназначенной для транспорта общего пользования, но это не несло фактического нарушения каких-либо правил. А вот «откуда она ехала» – вопрос совсем другого уровня.
Стаканчик был водружён на место. Кофейный напиток, выпускающийся под маркой «Агни», что вроде бы было именем какого-то древнего солярного божества, нехотя проскользнул в пищевод и встал там неприятным комом. Романова устало вздохнула и на доли секунды прикрыла глаза.
Она привыкла, что её называют просто Романова, хотя журналисты и не являются частью богатого сословия. Она и сама себя так называла. Имя Донна было ей неприятно с детства: со школы, где её постоянно дразнили «плоскодонкой». Такая уж участь девочек, которые не сгибаются вперёд под тяжестью собственной груди и не целуются в пять лет со старшеклассниками, входящих или собирающимися входить в многочисленные банды или же имеющие призывной билет на службу в полиции. Маленькая грудь у девочки – это закрытые двери в половину востребованных профессий, насмешки окружающих, издевательства и полная уверенность в собственной нерентабельности. А потом детство кончается и начинается «Донна, выручи десяткой поинтов, у меня тут такая ситуация…», «Донна, я серьёзно, можешь спрятать меня на пару дней, пока автомобиль в ремонте», «Дружище, как там тебя… Романова! Сколько лет! Помнишь меня? А я недавно твой репортаж видела. Это просто нечто! Можешь фиктивно усыновить моего ребёнка на три года, пока я немного поднимусь с колен, да выбью для него подпольную регистрацию?»
Общество – это волчья стая. Романова читала энциклопедию по дикой фауне двадцатого столетия. Описание жизни волков удивительно совпадало с принципами существования нынешнего человечества. Если тебя вытолкнули вперёд, это вовсе не значит, что ты вожак – это лишь означает, что жизнь твоя не стоит и трёхпоинтовой резинки: оступишься, сляжешь, тут-то тебя и разорвут на прокорм всей стае. Самый мудрый – вожак всегда идёт позади остальных. Никто его не видит, но все знают, что он там – всегда готовый вонзить клыки в бок замешкавшегося собрата.
Из пропущенных по всему салону аудио-панелей аритмично терзал слух тяжёлый бас с лёгкими вкраплениями цимбал. Изредка к музыке добавлялись хриплые стоны восходящей звезды 2318 года Кицуне Ро. Певица утверждала, что её голосом поют ангелы; Романова же предпочитала считать, что голосом этой мелкой виртуальной выскочки поют чёрные от жизни в мегаполисе лёгкие и позорное низкокачественное сэмплирование. Хуже всего, что Кицуне Ро активно исповедовала японскую тематику в своих песнях, имидже и даже тембре голоса, а Романова терпеть не могла всё восточное. Япония – недоступная для простых смертных роскошь. Паразитировать на «их» культуре – это словно нырнув в очистные коллекторы упрямо твердить «сахар, сахар», внушая себе, что языку становится слаще. Однако по работе приходилось быть в курсе новомодных увлечений общественности. Сегодня это юродивые подростки с прыщавой задницей, а завтра – твой непосредственный источник дохода. Поэтому Кицуне Ро, дребезжа «познавшим жизнь» хриплоголосым фальцетом продолжала время от времени осквернять салон машины Романовой.
Журналистка искоса глянула на соседнее сиденье: там, периодически освещаемый дорожными фонарями, терпеливо ожидал своего часа небольшой свёрток. Внутри него до поры до времени таились тысячи поинтов – шанс Романовой на нормальную жизнь. Только бы добраться до Старого Дома. Вёрткий сутенёр массовой информации – да пусть его шины никогда не износятся! – Диплодок Жданов отвалит ей половину гонорара, едва узнает, что она раздобыла. Скандал! Желтуха в чистом виде, подкреплённая видеосъёмкой, фотографиями и сканами документов, определённо позволяющая вставить пару резных болтов опухающему от переедания Правительственному Комитету. Ради этой информации Романовой несколько дней назад пришлось проявлять чудеса маскировки, хитрости и прозорливости. Как только эти данные попадут на её домашний интерком, будет запущена древняя химера СМИ, питающая своими соками жадное до истерии население.
Романова протянула бледноватый пальчик с острым красным ноготком и ткнула им в зеркальце заднего вида, будто поправляя его.
– Ты это я! – в грудном голосе с хрипотцой, поднявшем ей рейтинг среди мужской части аудитории, прозвучало удовольствие и гордость. – И вместе мы победим всё и вся.
Отражение благодушно прищурилось, откликнувшись приподнятыми вверх уголками губ. По меркам нынешнего мира Романову можно было считать уже дамой в годах, не особо привлекательной для баловней судьбы, а уж тем более мало привлекательной для тех, кто строит семейный быт. Однако её гордость – россыпь рыжих пятнышек на скулах и щеках, привлекала взгляды коллег и вызывала интерес у представителей противоположного пола. Полюбовавшись бледненькими звёздочками, выступавшими на строгом аристократическом профиле (пусть и несколько подпорченном курносостью), Романова протянула руку с интерлинком в сторону интеркома и включила центральный новостной канал.