Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)
Шрифт:
— Гляди, будка, в которой мы спали.
Алиса слегка прищурилась, глядя на будку как на старого друга, и улыбнулась.
— Нэйси, это ведь здесь ты пропала?
— Там устройство автоматического контроля пропуска, – сообщила Маша. – Если с турникета не поступит оповещение, либо дежурный не подаст сигнал – сработает защитная установка, и дорогу перегородит наностена. Опасная штука – разрезать может, если сунуться. Мы уже много раз писали в руководство, чтобы ее заменили на что-нибудь более безопасное, но приходят сплошные отписки. Один пожарник на прошлой неделе без руки остался,
— Ужас какой, – сказала Алиса.
— А у нас руки не пришивают, – вздохнула я.
— Жалко, – посочувствовала Маша.
— Конечно. Если твари руку сожрут – ее и не пришьешь никак, – согласилась я. – Обидно.
Маша открыла дверь и пропустила нас вперед. Внутри оказалась небольшая скучная комната с серыми стенами, где одну стену полностью занимал плоский экран, перед которым стояло удобное кресло и пульт. В кресле сидел молодой парень с гитарой в руках и, закинув ногу на ногу, лениво перебирал струны. Он был первым человеком здесь, который носил оружие: на поясе висела кобура с пистолетом и длинный нож в чехле. У него была очень смуглая кожа, широкое лицо и раскосые карие глаза. Он мне напомнил немного Дэннера – черная форма, сильная фигура, небрежная грация хищного зверя, да еще и гитара. Сходство довершал густой растрепанный хвост прямых волос, достающий до середины спины, только у Дэннера волосы темно-красные, а у этого – черные.
Вместо того чтобы повернуть голову, как все делают, парень оттолкнулся ногой от стены, и кресло развернулось. А он прищурился, разглядывая нас, и улыбнулся.
— Не местные, – резюмировал парень сильным, звучным голосом, заставив Алису испуганно съежиться, а меня – вздернуть подбородок.
— И что? – с вызовом спросила я. – Ты сам-то местный?
Парень засмеялся.
— Кусается, маинганс, – сказал он.
— Что?! Да сам ты такой! – Нет, ну, а чего он обзывается?!
— Мы перемещение посмотреть, – сказала Маша. – Можно, Гич?
— Валяйте. – Парень махнул рукой, звякнув латунными браслетами. – Давайте, что ли, познакомимся.
— Нэйси, – неохотно буркнула я, пожимая ему руку.
— Алиса, – сказала Алиса.
— Гичибинэси, – представился парень.
— Как-как?.. – переспросила я. – Это полное имя?
— Не-а. – Парень зевнул и развернулся обратно к пульту. – Не полное.
— Об его полное имя вся бухгалтерия языки переломала, – хихикнула Маша.
— А как полное имя?
— Тебе оно не надо, – отозвался парень, быстро нажимая клавиши на пульте. – Вот, глядите, не жалко.
— Ко Дню Ребенка ты допишешь, надеюсь? – не очень понятно спросила его Маша. На экране молодая женщина застегивала нелепый головной убор противного грязно-мышиного цвета, похожий на капюшон с длинным узким колпаком сзади.
— Я почти дописал, – ответил Гич и, не откладывая гитару, потянул из-за пояса флейту. У него, что, все на поясе висит?.. Неудобно же. Маша, дотянувшись, хлопнула его по руке.
— Верю, верю, – сказала она. – Потом сыграешь, у нас тут экскурсия.
— А-а. – Парень все тем же ленивым движением вернул флейту на место. – Экскурсия – это хорошо. Я тоже хочу на экскурсию…
— А почему
— Они отправляются в средневековую Европу, – пояснила Маша. – Там многие так ходили.
— Бедненькие, – посочувствовала Алиса. – Тяжело у вас быть историком.
Маша поглядела на нее и звонко рассмеялась.
— Зато интересно, – сказал Гич, засовывая в рот зубочистку.
— Чего ж интересного? – удивилась Алиса.
— Правда интересна, найра. – Пальцы его неожиданно побежали по струнам, зазвучала странная, завораживающая мелодия. – Правда интересна всегда.
— А разве другие не расскажут правду? – уточнила я. Гич покачал головой.
— Если история меняется до неузнаваемости, пока идет от одного дома к соседнему, – вопросом ответил он, – то как она изменяется за века?
Мне он, определенно, начал нравиться. Я даже перестала обращать внимание на то, что он постоянно обзывается. Зато говорит интересно. И играет на гитаре.
Наверно, я по Дэннеру скучаю просто.
— Ты сочиняешь песню? – спросила я. Гич резко оборвал игру, прижав струны ладонью, и поднял взгляд.
— Уже не сочиняю, – спокойно ответил он.
— Почему? Она тебе разонравилась?
Он пожал плечами.
— Какой смысл сочинять песню, которую все равно никто никогда не услышит?
Опять он отвечает вопросами. Мне было от этого несколько неловко.
— Для себя, – сказала Алиса.
— Услышим, еще как! – порывисто обернулась Маша. – А то я тебя, Гич, прибью нафиг. Ты обещал.
— Мы же умрем, – флегматично напомнил парень и кивнул на экран. – Смотрите, запускают.
Маша открыла, было, рот, но взглянула на экран и так ничего и не сказала. А там уже трое исследователей заходили на платформу – совсем как мы с Алисой. Они держались за руки – наверное, так им было нестрашно. Хотя они, вроде, не боялись – а очень даже наоборот, радовались, невзирая на неудобную одежду. Они смеялись и о чем-то оживленно переговаривались. А затем включилась установка.
Звуков не было слышно, но я и без того могла представить знакомый низкий гул машины. Он все нарастал у меня в ушах, а прозрачные стены кабины разом закрылись – как ловушка, и мне сделалось не по себе оттого, что людей заперли в маленькой кабине. Со стороны, вообще, все выглядит страшнее, чем на самом деле.
В кабине ярко вспыхнул ослепительно желтый свет и тут же погас, будто кто-то приоткрыл на секундочку плотную штору. Как желтый огонек, только большой. Люди вспыхнули и – исчезли без следа, а вместо них по кабине забегал, панически врезаясь в стенки, красный колпак. Не люблю их.