Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)
Шрифт:
— Идет!
Эндра.
Мне всегда казалось, что на том свете пахнет как-то по-другому. Придя в себя, я ощутила запах лекарств, бинтов, дерева, чая и живое тепло камина, из чего сделала вывод, что пока не умерла – слишком земными и уютными были эти запахи.
Я с трудом приподняла веки и тут же снова зажмурилась – слабый свет, исходящий от лампы на столе, больно резанул глаза. Кое-что из привычных ощущений осталось: боль и слабость никуда не делись.
По стене плясали неровные тени. Во рту пересохло. Я осторожно пошевелилась
Она подняла голову, поглядела на меня и спросила:
— Очнулась?
— Наоборот… – отозвалась я. Голос звучал слабо и прерывисто.
— То есть? – вежливо уточнила сиделка.
— Померла, – ответила я.
Девушка на секундочку замерла, внимательно глядя на меня, а потом улыбнулась:
— Шутишь.
Точно, шучу. У меня это встроенная функция, которая, причем, никогда не отказывает. Сама не знаю, почему.
— Это хорошо, что шутишь.
— Оборотни… в городе, – шепнула я самое главное.
— Знаем. Не волнуйся, уже все в порядке, – успокоила меня сиделка, закрывая книжку. – Пить хочешь?
Я сглотнула и кивнула в ответ. Девушка осторожно напоила меня холодной водой из глиняной кружки. К своему стыду я обнаружила, что, стоит поднять голову, как в глазах темнеет, а виски стискивает, будто стальным обручем. Пришлось сиделке мне помогать. Потом она вышла куда-то, прикрыв за собой дверь.
Я вздохнула и прикрыла глаза, стараясь припомнить, как же я здесь очутилась. Помню, что очнулась на траве, под дождем, уже с повязками… Стоп, а до того?
Я вспомнила, как меня вел куда-то по подземельям странный человек с собакой. А потом что было? Мы долго куда-то шли. Вернее, сперва шли, а потом он нес меня на руках. Я к тому времени уже почти теряла сознание и помнила только бесконечную вереницу стен, огонек фонарика, пляшущий по ним, сырость, затхлый запах влаги и нечистот, и плеск воды. Несколько раз, кажется, мы видели тварей. Потом я, все-таки, провалилась в зыбкое небытие, наполненное какими-то кошмарами и жаркой тьмой. Последнее, что я помню, это как незнакомец с собакой крепко встряхнул меня за плечи и сунул под нос что-то резко пахнущее, чтобы привести в чувство.
— Все, рыженькая, пришли, – сказал он. – Дальше сама.
— Как сама? Куда? – оторопело тряхнула я волосами и тут почувствовала, что воздух стал чуть менее спертым, а откуда-то из глубины коридора едва заметно потянуло прохладно-хвойной свежестью. А может, просто показалось.
— Куда – тебе известнее, – усмехнулся незнакомец. – Как-как, на всех четырех лапах.
Тут вдруг он коротким движением рванул из-за пояса длинный хищно изогнутый нож и замахнулся им на меня. Я инстинктивно отпрянула, понимая, что он меня все равно одолеет – он сильнее, и, к тому же, не изранен, как я. Дальше все перед глазами вдруг полыхнула огненная вспышка, кости, как будто в одно мгновение поломавшись, рванули болью. Только теперь я сообразила, что это я в очередной раз обратилась. А незнакомец, наверное, знал, как
Тут из навалившейся темноты вывел скрип двери. Я открыла глаза и столкнулась взглядом с пожилым, но еще крепким и статным мужчиной, вошедшим в комнату. Где-то я его уже видела… Тут я припомнила, что уже приходила в себя в этой самой комнате, он специально наклонился ко мне, чтобы расслышать, а я прошептала ему про оборотней.
Я честно поерзала, пытаясь устроиться повыше – как-то неприлично принимать гостя, валяясь пластом – и слабо поздоровалась:
— Добрый… вечер…
Аретейни
Так-так. Попробуем-ка разобраться. Голова болит. Это первое, что я ощутила, придя в себя. Голова болит просто зверски. Мышцы тоже болят. Еще сильнее болят ноги, левая рука и отчего-то спина... Черт, меня что, асфальтоукладчик переехал?
Итак, все болит, темно, холодно, наручники впиваются в запястья. Я застонала и попыталась перевернуться на бок – не тут-то было. Скованные за спиной руки отозвались болью – и только тут я сообразила, что цепь наручников перекинута через узенькую трубу у самого пола, походившую на стандартную трубу центрального отопления. Но это еще не все.
Нудная дергающая боль где-то меж ключиц и легкое, будто электрическое, покалывание привели в чувство лучше любого нашатыря. Посторонний предмет под кожей был чужим, враждебным и опасным. Я рефлекторно попыталась вскинуть руку и ухватиться за больное место, но наручник, разумеется, остановил. В голове как будто бултыхалось вместо мозгов литра два тяжелой холодной воды, врезаясь в стенки черепа и причиняя неприятно-болезненные ощущения, а руки и ноги болели бы сильнее, если бы не отнимались. Хорошенько меня отделали...
Было неудобно лежать в трехчетвертном относительно пола ракурсе, но шевелиться не получалось.
— Очнулась? – неожиданно произнесли совсем рядом. Звук голоса ударил в череп как медный язык в стенки колокола – колокол немедленно загудел. Твою ж дивизию...
Вспыхнул свет фонаря – и я увидела человека. Он сидел на стуле метрах в трех от меня и покачивал на коленях автомат, словно маленького ребенка. Больше мне ничего разглядеть не удалось – тускло освещенная картинка еще и расплывалась. Фонарь скользнул по моему лицу, заставляя зажмуриться, спустился ниже. То есть, относительно меня – ниже, а относительно поверхности – вбок.
— Это устройство позволит тебе вести себя разумно и не делать глупостей. Поэтому нам больше не придется бить тебя по голове. Сейчас я сниму наручники. Но помни – стоит тебе только замыслить что-то плохое – сработает запуск ультразвукового излучения, сердце разорвет, и ты умрешь.
Он поднялся и подошел вплотную – луч фонаря заметался в такт шагам. Человек присел на корточки.
— Идеальный аппарат для создания идеальных людей, не находишь?.. – Ухмылка у него была неприятная. Щелкнул замок наручника, затем второй. Я заставила себя приподняться.