Город призраков
Шрифт:
— Постой! — сказал Николай. Он потихоньку начинал догадываться. — Так ты потому не спасал нас так долго? Из-за этого нас почти две недели держал в заточении этот отмороженный волосатый урод?!
Тип в плаще кивнул, спокойно и даже слегка изящно:
— Вас надо было избавить от морфина, но не только. Вам надо было избавиться от собственной слабости, закалиться, проявить характер. И вы его проявили, даже больше, чем я думал.
— Но... — сказал Пиночет, и тут перед ним возник ясный и четкий образ гладких стеклянных капсул с водянистой жидкостью. Теперь обходиться без них? Да как такое может быть? Да, пусть физической зависимости
Пиночет уцепился за собственный локоть и стал остервенело его расчесывать, как всегда делал, когда испытывал стресс.
— Я не могу! — заявил Николай. — Нет, я не могу без него! Как так?!
— Сможешь, — сказал его скрывающийся в тени собеседник, — ты ведь уже чувствуешь руку выбора у себя на плече?
— Руку? Да я... — но в этот момент собирающийся сказать нечто резкое и, может быть, даже непечатное Пиночет и вправду на секунду ощутил что-то тяжелое на своем правом плече. С тихой паникой скосил глаза, ничего не увидел и заорал испуганно: — Да кто ты вообще такой?!
— Тот, кто тебя спас, — ответили ему, — и тот, кто отучил тебя от зелья, так что, можно сказать, спас еще раз. Я твой работодатель, твой наставник и твой хозяин, Николай. Вот кто я такой. А кто стоит надо мной... я тебе скажу со временем. И вот что еще, в данный момент вы свободны, но как только я позову, как только дам вам задание — вы должны будете его выполнить. У нас пока не хватает нужных людей, таких, как вы. А ведь скоро Исход.
— Что за исход?
— Просто — Исход. И не что, а куда. Его время придет, очень-очень скоро. Я надеюсь, вы успеете подготовиться к нему.
— Исход? — тонким голосом спросил стоящий рядом Стрый. — А это не смерть?
— Нет, — усмехнулся их спаситель, — ничего общего.
А после повернулся и неторопливо зашагал прочь, оставляя ошеломленных напарников за спиной.
Те молча следили, как он идет по улице, как его мягко и почти бесшумно нагоняет черный автомобиль, притирается совсем рядом, как верная собака к ноге хозяина. Как идущий останавливается, открывает дверь и садится в машину, которая почти сразу же трогается с места. Задние фонари авто горели демоническим рубиновым светом.
Стрый испуганно покосился в сторону гаража — вопли раненного пилой охранника затихли. Ключ торчал в замке, и Малахов осторожно притворил створку двери, а потом и закрыл ее.
— Пусть посидит, — сказал он тихо, — как мы сидели.
Не разговаривая, напарники двинулись вниз по улице по направлению к собственному дому. Шагали по треснутому асфальту, дышали свежим после подвала воздухом, смотрели по сторонам.
Что-то изменилось за те без малого две недели, что они провели в подземном карцере. Неуловимо, но все-таки это чувствовалось. Да, Николай не зря сравнил город с муравейником, вот только раньше этот муравейник был спокоен, а теперь кто-то пришел и разворошил его палкой, вскрыл подземные галереи и, может быть, добрался даже до толстой белесой матки с нежной тонкой кожицей. И забурлил муравейник, заполнился черными блестящими телами его обитателей, что мельтешили, как безумные, создавая впечатление хаоса, но при этом выполняя сотни и тысячи мелких важных дел.
Слишком много народу на улицах. Слишком много даже для лета. Тут и там напарникам попадались подозрительные одиночки — пьяные и шатающиеся, а также совершенно трезвые и с острым горячечным взглядом. А иногда целые группы продвигались уверенными быстрыми шагами и внимательно присматривались к окружающим зданиям. Одинокие прохожие, завидя этих людей, которые все как один были крепки и подтянуты, поспешно сворачивали с улицы и стремились как можно скорее слиться с темнотой. В одном из темных дворов кого-то били, и ядреный мат заглушал крики жертвы.
А через квартал под ярким оранжевым светом возле карусели возились дети. Николай глянул на часы, понял, что они давно стоят, и навскидку определил, что сейчас приблизительно час ночи. А дети играли, и непонятно было, куда смотрят их родители, потому что совсем рядом обреталась дорогая серебристая иномарка, и подозрительный народ ссорился и кричал возле нее, и ссора грозила перерасти в серьезную драку.
Над улицами витал неторопливый говор, шаркающие звуки шагов и взрыкивание автомобильный двигателей. Тут и там завывали сирены, неясно только — милицейские или «скорой». В домах горели окна, вспыхивали и гасли синеватые огни телевизора. На ступеньках одного из подъездов сидела многочисленная гоп-компания, светила в темноте огоньками сигарет. Кто-то звучно сплевывал. Этих Стрый с Пиночетом обошли как можно дальше. Все-таки им, Избранным, не пристало водиться с подобным людским мусором.
Было что-то еще. Вяло переругивались в очереди за водой, колонка шумела, потом резко замолкала и снова высмаркивала с клокочущим звуком поток свежей ледяной влаги. Потом раздался глухой удар и следом пустое дребезжание с горестным воплем:
— Ай! Разлила! Разлила, люди добрые! Ну пустите обратно, я снова налью.
— Твои проблемы, бабка, — откликнулся скрипучий голос, — раз руки кривые. Становись в очередь.
Николай вспомнил, на что похоже творящееся кругом. Это было давно, еще до ухода в наркотический дурман, но он помнил. В городе словно случился крупный праздник, словно какой-то карнавал продолжался весь день. Тогда вот так же до утра шатался народ после Дня города. Гулянья затягивались допоздна, и народ бродил по улицам, пел песни, встревал в драки. И Пиночет тоже там был. Неплохое было время, ничего не скажешь. Но что за праздник сейчас?
На территории Нижнего города они то и дело натыкались на костры, с удивлением смотрели на сидящих вокруг, силились понять, что подвигло горожан их запалить. Обрывки песен долетали от сидящих вокруг жильцов — бессвязные, но душевные, искры громко трещали в летнем воздухе. Из одного двора неслись звуки баяна, баянист слегка фальшивил, но раскачивающейся в такт публике было без разницы. Хор женских голосов то и дело вплетался в мелодию.
— Да что же тут происходит? — спросил потрясенно Стрый. — Что случилось, пока мы сидели в погребе?
— Я не знаю, Стрый, — сказал Пиночет, — я думаю, это из-за того, что скоро Исход. — И он замолчал, потому что собственные его слова вдруг прозвучали странно и исполнены были какого-то скрытого зловещего смысла.
Так, в молчании, и добрались они до дома. В глубине двора тоже пылал костер — огромный, жаркий. А чуть в стороне еще один, на нем что-то жарилось, и ветер доносил аппетитные запахи. Тут же вертелось полдесятка бродячих псов — надеялись, видно, на подачку. Многие окна в доме были широко раскрыты. Поднявшись в квартиру, пыльную и пустую, напарники первым делом попытались отыскать заветные капсулы, что запрятали две недели назад, и не нашли.