Город счастливого меня
Шрифт:
Им удалось ещё раз прорепетировать в концертном зале. Репетиция вышла сумбурной. От волнения перед предстоящим выступлением Илья даже не мог прочитать афишу с названием конкурса. Самым спокойным был ударник Серёга, который не планировал дальше работать с ними. Однако играл он хорошо, хотя, на взгляд Ильи, без огонька.
Последняя неделя до концерта тянулась, как занудная мелодия, повторяясь изо дня в день, из часа в час бездельем и маетой. Однако ещё быстрее приближался день, который был не связан с музыкой, но был для Ильи не менее важен – это был день его рождения.
Наступившее
От непривычного одиночества в такой день Илья вдруг заскучал. И словно почувствовав на расстоянии его тоску, позвонила мать. Он лежал, смотрел на экран и медлил отвечать, чтобы голосом не выдать своё настроение.
– Сынок, мы с отцом поздравляем тебя с днём рождения. Такой день – двадцать пять лет… Жаль, что ты не с нами.
– Мне самому жаль, мама, – вырвалось у него ещё хриплым от сна голосом.
Он представил её худенькую фигурку, сидящую за кухонным столом. Отец, наверное, рядом курит и смотрит в окно. Нет, Илья не жалел, что уехал. Отца он видеть не хотел.
Бытует устойчивое мнение, что сын нуждается в отце больше, чем в матери. Однако у Ильи, когда он повзрослел, случилось всё наоборот. Когда-то они дружили, как должны дружить отец и сын. Вместе ходили на рыбалку, вместе строили сарай старой бабке – матери отца, живущей в деревне, и чинили ей крышу. Но чем старше становился Илья, тем сильнее в его душе рос протест против требований отца стать военным, как он.
– Посмотри на себя! Какой ты музыкант? Бугай здоровый… Тебе нужно продолжить нашу династию военных. Твой прадед воевал в первой мировой, дед – во второй, я пошёл по их стопам, а ты как неродной, – орал он пьяный, стуча себя в грудь. – Собираешься всю жизнь по клавишам тренькать? Не стыдно?
– Отец, почему мне должно быть стыдно? – пытался оправдываться Илья, но вскоре понял, что не стоит. В чём он виноват? В том, что хочет жить по-своему, а не по традиции? Отец не поймёт. Не поймёт, что музыка может быть смыслом жизни, пусть даже и не принесёт много денег. Хотя Илья как раз зарабатывал больше отца, играя на свадьбах. Сам и купил дорогое электропианино, на котором в наушниках можно было играть днями и ночами.
Не в один миг, постепенно его дружба с отцом переросла в глухое, беспросветное недовольство друг другом. А дружба растаяла как туман. Мать мучительно переживала их размолвку и пыталась примирить, уговаривая обоих пойти навстречу друг другу. Но отец не хотел, а Илья не понимал, в чём он может уступить отцу.
Он долго молчал, а после армии решился всё сказать. В один из таких ужасных вечеров, когда мать со страхом ждала припозднившегося, а значит, пьяного супруга, Илья нарочно не ложился спать, чтобы раз и навсегда выяснить отношения. Как он и ожидал – подвыпивший отец завёл свою любимую песню о том, какой бестолковый у него сын. Внутри Ильи словно прорвало плотину. Сейчас он уже и не помнил, что в запале наговорил ему в тот вечер. Но, видно, что-то ужасное, потому что отец, с расширенными от удивления глазами, несколько минут молчал и дрожащими руками пытался зажечь сигарету. Наконец, он прохрипел:
–
Мать плакала, а Илья только усмехнулся. Вот и отлично. Одним воспитателем меньше.
Он хорохорился перед самим собой, и если бы его спросили, рад ли он, что всё высказал, то ни минуты не сомневаясь, Илья ответил бы, что рад. Но то состояние растерянности, которое мелькнуло в глазах всегда уверенного в себе отца, его неприятно и больно поразило. Его слова, словно пули, рикошетом поразили и его самого. В душе поселилась пустота от умершей дружбы. Так жить стало невыносимо, и как только Давид предложил поехать в Петербург, он сразу ухватился за эту возможность.
– Как ты там живёшь? Тебе нравится Петербург? – вывела его из задумчивости мать.
– Я ещё и сам не понял, мама, – честно признался он, – в Астрахани много друзей, а здесь даже Лёшка отдалился… А вы как поживаете? – выдавил он, имея в виду и отца. На расстоянии их ссора уменьшилась в размере и показалась какой-то глупой…
– Ничего, ничего, сынок, – оживилась мать. Илья понял, что она была ему благодарна за это "вы". Значит, точно – отец рядом сидит. – Только…
– Что? – насторожился Илья.
– Папа заболел…
На том конце хлопнули ладонью по столу. И мать заторопилась:
– Ну не волнуйся, в целом у нас всё в порядке. Если тебе будет плохо, то сразу приезжай. Мы тебя ждём.
Вот и поговорили… Илья задумался – чем мог заболеть отец? В последнее время он похудел, стал надсадно кашлять. Выглядел он всегда аккуратно, как и положено офицеру, хотя и в отставке. Но однажды Илья увидел, как странно на нём сидел костюм – пиджак уже не обтягивал широкие плечи, а свисал свободно, как с вешалки… Что же у него за болезнь?
Долго размышлять о плохом и портить себе знаменательный день не хотелось. Илья переключился на собственные ощущения, пытаясь осознать, что ему уже двадцать пять… Естественно, внутри него ничего не изменилось. Вот после армии он, действительно, ощущал, что стал другим. А с приездом в этот город его внешняя жизнь круто повернулась в неизвестном направлении. Все года, пока он бесконечно долго учился, потом работал, потом снова осваивал уже совсем другую – армейскую науку, а после вновь играл в джазовом ансамбле, он не мог позволить себе ни единого выходного дня. Круговерть повседневных обязательных дел, казалось, никогда не выпустит его из своего омута. Но сегодня выдалась краткая пауза, так что Илья даже растерялся.
Нужно куда-нибудь пойти и выпить за собственное здоровье, – решил он и, резко поднявшись, выглянул в окно. Солнце не собиралось прятаться за тучу и с утра жарко нагрело подоконник, так что рукам стало горячо. Наконец-то распогодилось!
Он вышел из дома и неторопливо пошёл по широкой улице. Пахло клейким ароматом тополиных почек и мокрым асфальтом. После ночного дождя в лужах так ярко блестело солнце, будто на дне каждой из них лежал алмаз. Удивительное дело, но сразу, как по команде, переоделись горожане. Улица запестрела разноцветными пальто и шарфиками, напоминавшими весенние цветы. И даже сумочки в руках женщин из чёрных и серых перекрасились в яркие тона.