Город смерти

Глумов Виктор

— Нам д-долго по лесам?

— А что, домой захотел? Забудь, камрад! Все равно скоро война, а выжить реально только в одиночку или с подготовленными перцами. Потащишь с собой девчонку, мать-старушку — хана.

Женька мягко улыбнулся. Вот ведь дурень. Все он с улыбочкой, все вежливо. Нельзя слюнтяев в армию брать. Сидел бы с мамой, отъедался — ни кожи, ни рожи, — в институт готовился. Дрон похлопал товарища по плечу. Он был на год старше, успел вылететь из универа, в общем, понюхал жизни. И в армию пошел сознательно, кто знал, что в такую часть попадет, говорили же: дедовщины больше нет, служить — год.

И деды еще. Отморозки. Радовались бы, что в их виварий умный человек попал! Слушали бы, записывали, авось и выжили бы, случись ПП!

Уроды. Кретины. Мясо. Трупы.

— Д-дрон. — Женька шептал еле слышно, губ не разжимая, и автомат пытался нашарить. — Т-тих-хо.

Дрон улыбнулся: нашел лошка, разводит. Протянул руку, чтобы еще раз похлопать Женька по плечу, — и замер. Идет кто-то, что ли? Продирается, особо не таясь. Дрон ухватил рюкзак за лямку, махнул Женьке, чтобы шел следом, и пополз на четвереньках куда глаза глядят. Он старался не наступать на ветки, не шуметь, но не получалось, кругом был проклятый сушняк, и мертвый мох хрустел под ладонями… Истошно завопил Женька. Дрон быстро обернулся: Женька сидел на жопе, ладонь к самому лицу поднес, слезы катятся, губы дрожат.

— Что?! — выдохнул Дрон.

— С-суч-чок…

У него была пробита правая ладонь. Блин, сраный заика, еще и слепой до кучи, а преследователь уже ломился к ним, и оставалось молиться, чтобы это был медведь. Дрон вцепился в автомат и на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел ЭТО позади Женьки.

Лучше бы офицеры с собаками. Патруль. Милиция. Стая волков. Гопники. Призрак дедушки, статуя Командора!

Дрон заорал, Женька обернулся, заверещал, упал на спину и начал нелепо отползать, забыв про травму, бросив автомат. Впрочем, зверя не интересовала железка, зверь хотел мяса.

Морда бультерьера, тело крысы. Глаза-щелочки. Отвратительные ржавые пятна на белесой шкуре. Зверь был размером с рысь, перетекал между веток, неспешным пружинящим шагом приближался, не скрывался, знал, что от него не уйдут. Ему достаточно было прыжка, но он играл с мясом.

Дрон понял, что все еще кричит, что горло уже дерет, что Женька повторяет: «Мама, мама, мама» — и всхлипывает. Зверь приоткрыл пасть, будто улыбнулся. Дрону показалось, что от него смердит падалью.

Автомат в руках был нереально тяжелый. И Дрон не соображал, что с ним делать, как, черт побери, эта штука стреляет. Зверь перелез через последний ствол. Теперь он стоял прямо перед Дроном, смотрел то на него, то на Женьку и бил лысым хвостом по земле.

— Стреляй! — завизжал Женька.

Дрон закрыл наконец рот и дал очередь. Едва не оглох. Он ждал, что или сейчас в него вопьются клыки, или Женька захлебнется последним криком. Было тихо. Женька, задыхаясь, судорожно хватал воздух ртом. Тварь отступала. Щерилась, скулила. Сделала несколько шагов — и рванула прочь длинными прыжками.

Дрон сел на землю. Посмотрел на Женьку.

— Ты ее видел? — горло драло от давешнего ора. Да уж, пошумели на славу, на весь лес.

— В-в-в…

— У нас такие водятся?

Женька замотал головой — чуть не отвалилась. Дрон подполз поближе к приятелю, осмотрел его ладонь: дырка была что надо. Не имело смысла куда-то спешить, бежать, прятаться: они уже выдали себя. И хорошо, если придут люди, а не друзья

зверя.

— Слушай, камрад, мы случайно ничем не отравились, как думаешь? До глюков?

Женька пожал плечами. Говорить он пока не мог.

Ночь они провели на том же месте. Спали по очереди. Женька один раз принялся палить: ему померещилось, что кто-то бродит вокруг в темноте. Или не померещилось — они так и не узнали. Надо было выбираться, и с рассветом было решено по компасу двигаться на запад.

Лиственные деревья умерли по всему лесу. К счастью, дальше начался ельник, ступать на иголки было куда приятней. Рука у Женьки воспалилась, и чувствовал он себя плохо: дрожал как в лихорадке, все время хотел пить. Дрон терялся в догадках. Выходило, что лучше бы сдаться или хотя бы Женьку к людям вывести.

Когда увидел высоковольтку — чуть от радости с катушек не съехал. Долго не понимал, почему Женька тычет пальцем в вышки и бормочет:

— П-п-провод-да… П-п-п…

Думал, бред у него. А потом дошло. Проводов нет. Сперли. С высоковольтки. И несколько вышек валялись на земле. Даже елки уже выросли, не вырубает их никто. Женька плакал. Сил у него почти не осталось. Знать бы, что с ним. Никакое заражение так быстро не убивает. Кроме радиации. Дрон прислушался к ощущениям, ему показалось, что уже тошнит и скоро конец.

Теперь Дрон искал людей, шел по просеке, тащил за собой Женьку. Пусть арестуют. Пусть. Ему мерещились вчерашние твари, чудилось, что лес шуршит и следит сотнями красных глаз. Женька сбивался с шага, цеплялся за Дрона, наваливался и хрипел. Не удержался, упал. Дрон пощупал его лоб: горячий. Ему срочно требовалась помощь, и Дрон расплакался от счастья, когда они выбрались на утоптанную тропинку.

К тому времени Женька неразборчиво бормотал молитвы, пытался креститься, всхлипывал, а Дрона тошнило все сильнее, и он не мог разобраться, от волнения или лучевой болезни.

— Поднажми, камрад, ща к людям выйдем, тебя в больничку определят…

Женька лупал больными глазами, блестящими и пустыми. Его рюкзак давно уже волок Дрон, понимая, что скоро придется бросить вещи и нести Женьку. Оружие оставлять нельзя, оружие — жизнь.

Мысли путались, Дрону казалось, что он на войне, что не сдаваться идет, а крошить врага в капусту. Женька сел, прислонился спиной к колючему стволу ели. Рука у него была страшная, опухшая, пышущая жаром. Дрон примостился рядом, достал воду и еду. От консервов Женька отказался, а вот пил много и жадно, Дрон уже собрался делать замечание… А смысл? Кончился их побег. Теперь не в армию, теперь в тюрьму бы не попасть. Что там за дезертирство и кражу оружия бывает?..

Надо было одному уходить.

Люди двигались по тропе навстречу. Дрон волок Женьку, не желая бросать оба рюкзака и автоматы. Ему было тяжело, пот заливал глаза, грохот собственного сердца поглотил посторонние звуки. Какая радость: мужики! Вроде местные. Или охотники, ружья вон за плечами. Они остановились метрах в пяти. Дрон тоже притормозил, медленно усадил Женьку на землю: прикрой, камрад, если что.

— Нам нужна помощь! — крикнул он местным.

Мужики забеспокоились, зашушукались. Еще бы, наверное, все уже знают: солдаты сбежали, вооруженные, опасные.