Город Тьмы и Дождя

Николаев Игорь Игоревич

– С югов, что ли?
– понимающе кивнул милиционер.
– За лучшей долей махнул?

– Ну ... да...
– неопределенно согласился Постников, переходя из полулежащего состояния в полусидящее.

Охранители переглянулись и как по команде хмыкнули.

– Двигай за нами, - сказал очкастый низким басом.

– Счастливый у тебя сегодня день, - хохотнул старший.
– На дядьстеп наткнулся. А мог бы и на городских.

Алексей еще раз сделал пометку насчет того, что скорее всего милиция здесь двух видов (самое меньшее) и неким 'городским' лучше не попадаться. Ему хотелось продолжить расспросы, но мышцы все еще тянуло статочной болью, и беглец счел за лучшее не искушать судьбу.

Сколько Постников плелся за

милицией, он не смог бы определить при всем желании. То же самое относилось к проделанному пути. Переходы, тротуары, подъемы, эскалаторы... Пара в синей форме ориентировалась вполне свободно и целеустремленно шагала по некоему своему маршруту, ничуть не беспокоясь, успевает ли за ними оштрафованный оборванец. Поэтому оборванцу приходилось поспешать.

– Теперь в ту вагонку и до конечной, - напутствовал его милиционер, указывая направление.
– Она бесплатная еще три дня. Там и крутись, чего-нибудь да найдешь.

– Не суйся в центр, - вполне доброжелательно прогудел басистый очкарик.
– Пока дакумент не выправишь с доходом. А то под принудительную вербовку попадешь, худо будет.

Он именно так и сказал - 'дакумент' с четко выраженным 'а' и ударением на 'у', оставив Постникова недоумевать, что это было - особенность говора или жаргонизм, определяющий вполне определенную разновидность документа.

– Спасибо, - тихо сказал Алексей в сторону удалявшимся 'синим', думая, стоили ли полученные уроки пяти рублей. Но милиционеры явно уже забыли про него и не обратили на благодарность ни малейшего внимания.

'Вагонкой' оказался монорельс, похожий на уже виденные Постниковым трамваи в направляющих желобах. Только здесь короткие составы оказались подвешены под широким рельсом, похожим на здоровенный швеллер и вообще казались довольно разбитыми и древними. Как будто вагоны метро достали из-под земли и перевернули колесами вверх. Судя по всему, Алексей оказался то ли на конечной, то ли на стартовой станции, ведущей ... куда-то. Постников счел за лучшее последовать совету местной полиции и проехать 'вагонкой' в это самое 'куда-нибудь'. Тем более, что перспективы утолить голод и жажду в 'центре' становились все более эфемерными.

В воздухе повисла туманная морось, крупные капли поминутно срывались за шиворот. Окружающий свет, вынужденный пробиваться через влажный туман, не столько поблек, сколько чуть 'замылился'. Краски смешались, как на палитре безумного художника, утратили резкую остроту.

– Город тьмы и дождя, - пробормотал себе под нос Алексей, скрещивая руки на груди, стараясь сохранить хоть частичку тепла.

Переход в вагончик оказался похожим на посадку в фуникулер на Домбае - Алексей как-то побывал там с друзьями, прокатившись на лыжах с одной из высочайших вершин Северного Кавказа. Ветер завывал меж ферм, перекрывая даже шум города и машин, железо натужно скрипело, 'вагонка' ощутимо раскачивалась. Людей в этом транспорте оказалось на удивление мало, зато все они походили на самого Постникова. Этакие 'деклассированные элементы', плохо одетые, с одинаковыми помятыми серыми лицами и опущенными глазами. Впрочем, у ближайшего соседа Постникова глаз не было. Вместо них в глазницах шевелились странные уродливые штуковины, похожие на фасетчатые 'стебельки', как у краба. В сочетании с рваной шерстяной шапочкой и недельной щетиной это смотрелось особенно неприятно.

Вагончик довольно быстро катил вперед, трясясь и громыхая на стыках рельсов. Остановки шли довольно часто, но люди главным образом выходили, входило совсем мало. Самая грязная и оборванная публика оставалась напоследок. Постников прислонился к стене и посмотрел на собственное отражение в мутном стекле, под тусклым светом единственного красного плафона. Впервые за много дней он глянул на себя со стороны. Из стеклянной глубины на Алексея затравленно косился измученный человек с болезненно заостренными чертами и коротким ежиком стриженых волос. Вместо правого глаза у него чернела скрытая в орбите сфера с мигающим синим огоньком. Под челюстью светилась флюоресцирующая метка - короткий цифробуквенный ряд и ниже ярко-красное 'ОПЛ.'. Похоже,

так выглядела местная квитанция об оплате штрафа.

Трамвай трясся в каком-то мирном, успокаивающем ритме, и Алексей почувствовал, что он невероятно, немыслимо устал. Слишком много впечатлений событий, людей и приключений. Слишком много...

Спать.

Спать...

* * *

Алексей проснулся от холода. Пробуждение происходило медленно и мучительно, как у сложной и промерзшей насквозь машины - отдельные системы включались вразнобой, хаотично и тяжко. Связки застыли, каждое движение причиняло мучительную боль. Казалось, что мускулы сейчас потрескаются и осыплются звонкими ледышками. Постников застонал, сжимая и разжимая пальцы, чувствуя за спиной что-то гладкое и ледяное.

'Где я? Что со мной?'

Воспоминания возвращались так же медленно и тяжело, как разбегалась по жилам кровь. Кажется ... да, кажется он заснул на конечной остановке. Тело и мозг, работавшие на адреналине и эмоциональном подъеме, выбрали дочиста резерв бодрствования и отказались служить дальше. Алексей помнил, что вроде на что-то наткнулся... или на кого-то. Один или два раза упал, заснув на ходу. Где-то покрутился, куда-то попробовал пройти. А затем - тьма и небытие.

Кожу на лице стянуло и словно выстудило жидким азотом. Щеки и шея зудели от пробивающейся щетины. Постников размял кисть левой руки, поднес к глазам протез правой. То ли ему показалось, то ли металлические пальцы и в самом деле слушались заметно хуже, чем накануне. Приводы едва слышно поскрипывали и двигались замедленно, рывками. Наверное, протезу нужен был какой-нибудь специальный уход... Знать бы еще какой. А вот искусственный глаз работал почти нормально, не считая черно-белого изображения, к которому хозяин окуляра уже немного приспособился. Голова болела, как и вчера, но на фоне общих мучений сверлящий гвоздь в черепе не воспринимался как что-то особенное.

– Холодно, - прошипел сквозь зубы Алексей, плотно обхватывая торс руками и пытаясь подняться. Он обнаружил себя сидящим меж двух контейнеров, подозрительно напоминающих мусорные баки формой и главное, запахом. Вероятно, ночь беглец провел, привалившись к стене ... дома, надо полагать? С третьего раза Постников наконец встал и запрыгал с ноги на ногу. Крупная дрожь сотрясала все тело - мышцы пытались согреться естественным физиологичным образом.

Если накануне он разгуливал в 'центре', то теперь, судя по всему, оказался на 'окраинах'. По крайней мере окружающий пейзаж соотносился с предыдущим, как трущобы с фешенебельным центром. Больше всего это походило на старые советские карикатуры про ужасы капиталистической жизни, а также на бразильские фавелы и фотографии Пекина, которые Алексей не так давно видел у кого-то в 'живом журнале'. Здания смотрелись довольно обыденно, только были гораздо выше обычного. На беглый взгляд промальпиниста все они начинались от двадцати этажей и далее. Почти не было связующих конструкций - мостиков, переходов, эстакад, кинутых от здания к зданию. В общем все достаточно традиционно и привычно, похоже на не очень благополучный спальный район какого-нибудь мегаполиса. Район на отшибе от центра, но и не на самых окраинах.

Постников обшарил карманы, с некоторым облегчением обнаружил, что документ и остатки 'подъемных' на месте. Еще он осознал, что обезвоживание достигло критического значения. Во рту пересохло, распухший язык царапал небо. В голове гудело и, похоже, начинался жар. Воспаленный разум сразу выстроил последовательность 'температура - беспомощность - ...'. С третьим, завершающим звеном вышла неувязка. Алексей никогда не оказывался в ситуации, когда ему приходилось бы рассчитывать только и единственно на себя. Всегда находились друзья, близкие и дальние знакомые, у которых найдется комната или хотя бы угол для сна. На худой конец можно было попросить подкинуть немного денег до зарплаты. Теперь же он был абсолютно один в чужом и безразличном мире. И Постников пока не заметил здесь ничего похожего на благотворительность или просто милосердие к павшим на дно общества.