Город украденных улиц
Шрифт:
И вот Ребышевский, на свою беду, завел родителя в самую дальнюю аудиторию в конце коридора, предварительно прихватив с собой и ключ от нее, и дубликат ключа. Он знал, что в этом помещении плотные жалюзи, да и окна выходят в глухой тупик, на трансформаторную будку. В общем, никаких свидетелей, кроме кисло ухмыляющегося Ибн Сины, у этой сделки не было. А вот в ректорском кабинете вполне могла быть прослушка, да-с. Не далее как полгода назад один из руководителей расположенного по соседству пищевого техникума на этом погорел – брошенная любовница решила насолить, подкинула, понимаете, жучка, ну и нанесла потом удар под дых совместно с прокуратурой.
Для Ребышевского это была стандартная процедура, он частенько набирал за взятки форменных идиотов, безжалостно отсеивая их на втором-третьем курсе.
Получив деньги, ректор спрятал их в сейф, закрыл на ключ, услужливо торчавший в замке, а затем пошел проводить родителя, – у него еще с ним были кое-какие дела. Отец новопринятого студента был прорабом, а Ребышевский как раз планировал возвести себе помпезную дачу на живописном берегу Кокшенки, напротив венецианских палаццо.
Был поздний вечер, занятия давно закончились, ректор и прораб остались практически одни в тускло освещенном здании, только уборщица где-то в отдалении погромыхивала ведром, расплескивая гулкий металлический звук по пустым коридорам.
Самое веселье началось, когда Ребышевский, проводив очередного спонсора, неторопливой походкой вернулся обратно, чтобы забрать свои ненаглядные «котлетки». (Не забрал он их сразу потому, что не имел с собой портфеля, и наличность не в чем было нести.) Из-за этой досадной оплошности пришлось сначала сходить за портфелем, а потом вернуться обратно за пухлыми пачками.
Пройдя в конец коридора, он с изумлением увидел, что вход в аудиторию исчез.
Единственной дверью в этом коридорном аппендиксе была соседняя, под номером 1-48, а дальше шла безжалостно гладкая стена.
Не имелось ни облупленной двери невнятного цвета, ни какого-либо намека на нее.
Ноги у Ребышевского, человека неробкого, даже можно сказать жесткого, прикипели к полу, а в глазах появился страх, – страх от встречи с чем-то неведомым. Интересно, что глава учебного заведения ни в коем случае не подумал, что он сходит с ума, – нет, ректор сразу смекнул, что дело в этой странной аудитории. Ее не было – то ли ее самой, то ли просто исчезла дверь, лишив его доступа к деньгам. На купюры, конечно, можно махнуть рукой, но комната оказалась свидетельницей преступления, недвусмысленного разговора – и вдруг изволила пропасть! Во всем этом таилось что-то очень неприятное, какая-то язвительная насмешка над столь серьезным, солидным, понимающим жизнь гражданином, коим был Ребышевский.
Через несколько минут ректор выскочил во двор и направился к трансформаторной будке, надеясь, что обнаружит на внешней стороне стены два окна, завешанных жалюзи цвета бордо.
Нет, окна будто испарились: все та же издевательски ровная стена.
Вот тут Ребышевского здорово качнуло и повело в сторону, словно он очутился на палубе корабля, и наконец-то мелькнула мыслишка о возможном психическом расстройстве.
Ректор вернулся в кабинет, вызвал такси – водить машину в таком состоянии было рискованно – и уехал домой, захватив с собой все имеющиеся в наличии ключи от злосчастной комнатенки.
Дома он проглотил лошадиную дозу успокоительного и повалился спать, отчаянно
На следующий день ранним-преранним утром, едва приехав, Ребышевский кинулся в самый дальний закуток на первом этаже необъятного здания. Нет, там снова ничего не было: аудитория 1-48 была на своем месте, а ее соседки и след простыл, лишь гладехонькая стена.
Через несколько минут в коридоре появился профессор Шкваркин, его давний приятель, который по четвергам вел занятия в кабинете 1-48. Он, кажется, был в приподнятом настроении, мастерски насвистывал «Тореадор, смелее в бой» и радостно помахивал ректору, еще не зная, какой ждет его сюрприз. Профессор уже было хотел спросить, что тут делает Ребышевский, как вдруг, подойдя поближе, замер, даже не успев толком сообразить, что же его так смутило.
Ректор молча указал пальцем на отсутствующую дверь. Шкваркин, изучив кусок стены за аудиторией 1-48, впал в ступор. Глаза его лихорадочно метались по зеленой штукатурке, но двери, соседней, до боли знакомой двери, не было. Будто кто-то ее замуровал и аккуратно закрасил так, что и следа не осталось.
– Позвольте, но как же это… – Профессор на всякий случай пощупал стену, надеясь обнаружить под слоем краски хоть какие-то признаки дверного проема, но ничего не нашел.
В выражении глаз ректора появилось что-то страдальческое. Для замшелого материалиста и скептика такая встреча с неведомым оказалась более чем пугающей. Шкваркин, напротив, перекрестился, но это никакого действия не возымело.
– Окон тоже нет, – сообщил Ребышевский профессору упавшим голосом.
Шкваркин повторно провел ладонью по стене, все с тем же нулевым результатом.
– Студентов нужно в другую аудиторию отправить, – попытался взять себя в руки ректор. – На третьем этаже должны быть пустые кабинеты.
Шкваркин согласно закивал, достал из портфеля кусок бумаги и скотч и написал объявление, что занятие переносится в аудиторию 3-61, попутно отметив про себя, что пальцы у него слегка потряхивает.
После обеда, взяв у завхоза деревянный щит, они приладили к нему объявление – «Не ходить. Идет ремонт» – и отгородили проклятый кусок коридора с аудиторией 1-48 и ее сгинувшей неизвестно куда соседкой. Завхоза тоже пришлось посвятить в неприятное происшествие, а также на всякий случай уволить техничку, прибиравшуюся в кабинетах первого этажа, чтобы не поползли чудовищные и абсолютно не нужные столь уважаемому учебному заведению слухи.
Чуть позднее выяснилось, что похищение денег было лишь мелкой, несущественной пакостью. Спустя совсем немного времени комната выкрала лучшего студента университета – и сгинула практически без следа на добрый десяток лет, изредка являясь перед припозднившимися студентами в отдаленных закоулках университета.
Через десять лет Шкваркин, терпеливый и расчетливый блюдолиз и угодник перед начальством, занял пост ректора.
В то утро он сидел в кабинете, стараясь не выглядывать из окна, – в сквере Энтузиастов опять возводили какие-то фантастические здания; на его памяти этот клочок земли уже раз пять поменял свой облик. Главный архитектор все что-то мудрил, переделывал и перекраивал, доводя вверенное ему пространство до пределов совершенства.
На улице меж тем оркестр успокаивающе играл «На сопках Маньчжурии».