Город Золотого Петушка. Сказки
Шрифт:
Игорь вспоминает вновь то, на что в продолжение дня натыкается его взгляд или на что обращает его внимание Андрис…
Ребята сбили клумбу у Охотничьего домика, и Андрис идет туда с видом занятым и недовольным. Дело не в том, что ему не хочется поправить эту клумбу, — Андрис не лентяй! — но он думает: почему ребята сделали это, разве им не приятно, когда клумба цела и красива? Ну что стоило пробежать чуть-чуть левее, а клумба была бы цела! Игорь собирает рассыпанный кафель, одновременно он глядит на Охотничий домик, и мысль его работает, работает… В этом домике есть огромный камин, как видно, приспособленный для того, чтобы в нем зажаривать целиком кабана или косулю. В этом домике сбоку есть необыкновенная
Но Андрис тихо смеется, глядя на Игоря веселыми голубыми глазами.
— Ты смешной! — говорит он Игорю. — Этот домик, мне отец рассказывал, выстроен совсем недавно, когда у нас уже не было никаких баронов. Потом, здесь давно заповедник, охотиться нельзя…
— А камин?
— Ну что камин? Сидели себе господа на мягких креслах у этого камина, попивали себе винцо да толковали о делах — что купить и что продать.
— А рога?
— Ты думаешь, этого лося убил сам хозяин Охотничьего домика?
— А кто же? Я, что ли?
Андрис опять смеется. У него очень хорошая усмешка — спокойная, совсем необидная. Где видел Игорь такую усмешку?.. Андрис говорит:
— Конечно, не ты. Но и не хозяин Охотничьего домика. Он был коммерсант, и если он кого-нибудь и убивал, то не лосей, а своих конкурентов. А Охотничий домик, и камин, и рога для того, чтобы все видели, какой хозяин аристократ и какой у него хороший вкус. Так говорит отец! — Андрис улыбается опять, но тон его уже не дает Игорю возможности добавить что-либо к этому разговору. Уж если отец Андриса сказал!..
Ах, вот где видел Игорь эту усмешку — у отца Андриса, когда тот подмигнул ребятам там, на берегу, в первый день. Игорь невольно говорит:
— Знаешь, Андрис, ты — сын своего отца!
Андрис солидно отвечает:
— Каждый — сын своего отца!
И они идут дальше…
Вот Рыбачий домик на самом берегу, лишь отделенный от пляжа деревянной загородкой. Тут крохотные две комнатушки вмещают всего лишь кровать, да стол, да игрушечно-маленькую кухню, но прямо за порогом — море! Просторное, безбрежное, бурное или притихшее. И при взгляде на него тотчас же исчезает ощущение тесноты этих комнатушек, и в этом домике ты чувствуешь себя невольно обитателем не нескольких квадратных метров, а обитателем огромного мира… Здесь хранятся садовые инструменты. Если отдыхающих будет очень много, они займут и этот забавный домик, а пока это база Каулсов, отца и сына — Яниса и Андриса. Старший Каулс сидит на пороге домика. Ему тесно, такому большому, на маленьких ступеньках, но он совсем не чувствует их тесноты — большое, сильное тело послушно Янису Каулсу: хочется посидеть на ступеньках, и хорошо, сиди! Короткая трубка в его руках чуть дымится. Голубые глаза устремлены на море. На берегу этого моря прошла вся жизнь старшего Каулса. Кто знает, какие мысли теснятся в его голове в этот момент! Он мельком взглядывает на ребят и едва заметно кивает головой. Так же он смотрит на сына, когда тот ставит заступ, грабли и лопату в уголок.
Андрис говорит:
— Я все сделал, отец!
— Ну, тад лабс ир! — отвечает отец и пускает прозрачный дымок в сторону.
Они долго молчат.
С берега доносится шум. Плещутся волны и лижут прибрежный песок. В воде с криком и веселым смехом плескаются купальщики. Гоняются друг за другом ребята. Кто-то играет в серсо — летают в голубом воздухе ивовые кольца
Далеко в море виднеются рыбацкие моторные лайбы. Если хорошо прислушаться — услышишь слабый-слабый звук их моторов. И вдруг воздух сотрясается от грохота. Раз… Другой… Третий… И в чистом небе, далеко за лайбами, вспыхивают белые облачка, а сбоку, откуда-то с этого же прозрачного неба, доносится рев реактивного самолета. Игорь вопросительно глядит на Каулса.
— Ученик! — говорит тот, не вынимая трубки изо рта. — Балтфлот…
Он поднимает вверх глаза и следит за то появляющимися, то исчезающими следами разрывов зениток над морем, за длинной белой дымовой контрольной полосой, которую вдруг оставляет за собой невидный в небе самолет… Игорю становится несколько неуютно… Они думают об одном и том же с отцом Андриса. Забыв о потухшей трубке, Каулс вдруг говорит:
— Когда в воздухе наши самолеты — это хорошо!
Невольно в памяти Игоря всплывают слова: «Зашел с хвоста или с брюха, дал очередь и — порядок!»
Андрис неожиданно говорит:
— Игорь сказал, что я сын своего отца!
Усмехаясь, Каулс глядит на Игоря и отвечает:
— Каждый сын — сын своего отца!
И вдруг как-то глубоко задумывается, совсем забыв о ребятах, нахмурив брови. Лицо его тотчас же становится как-то старее. Андрис тихонько трогает Игоря за рукав и кивает в сторону — пошли! Когда Рыбачий домик скрывается за деревьями, он говорит Игорю:
— Отец мой был в Советской Армии. Попал в окружение. Был у немцев в концлагере. Бежал. Партизанил…
— Как интересно! — невольно говорит Игорь.
— Интересно? — спрашивает Андрис с каким-то совсем новым выражением лица. — Интересно? Не знаю… Иногда он, вот как сейчас, замолчит — и все, будто его и нет тут! «Интересно»…
Они идут молча. Вдруг Андрис говорит:
— У него ни одного целого ребра нет.
Это — об отце.
— Почему?
Андрис молчит.
Игорь краснеет. Что за дурацкий вопрос он задал! И тотчас же вспоминает хорошую усмешку Каулса. Наверно, за этой усмешкой кроется многое. А его большие, добрые руки сильного человека — всегда ли они держали заступ и грабли? И Игорь видит в них гранату, автомат, винтовку, видит эти руки, туго перехваченные веревкой, врезающейся в тело.
…Вот Белый домик. В этом доме есть громадное, во всю стену, окно, сделанное так, что, когда смотришь в него, сад за ним кажется прекрасной картиной, искусно передающей живую прелесть природы. Ощущение это настолько сильно, что глаз не сразу замечает движение в этой картине — как от ветра колышется листва на деревьях, как нежданно на дорожке вдруг появляются люди.
…Вот Шведский домик! С какой стороны ни посмотришь на него, он отовсюду кажется другим: то одноэтажным, то двухэтажным, то трехэтажным — так ловко расположен он на пригорках. Все в нем необычно — и перила, сложенные из красного кирпича, и угловые окна, и столбы, затканные диким виноградом, и ниша в стене, про которую Андрис говорит, что в ней раньше стояла дева Мария… А кто такая дева Мария?
И Андрис опять смеется и говорит:
— Ты не поймешь.
— Почему же я не пойму?
— Ты не учил закон божий…
— Какой, какой? Ах, это про Моисея и Христа!.. Так ведь закон божий был еще до революции, когда нас с тобой и в помине не было! — Игорь высоко поднимает брови и морщит лоб.
— У нас совсем еще недавно в школах учили закон божий! — говорит Андрис. — Мы — молодая советская республика. А потом пришли советские танки. Потом стала Советская власть.
Ох, как все это непонятно! Разве может быть, что Советская власть «стала недавно»? Ведь, сколько помнит себя Игорь, он всегда жил при Советской власти…