Город Золотого Петушка. Сказки

Нагишкин Дмитрий Дмитриевич

— Да, конечно, вы смогли бы Андриса обеспечить больше! — сказала мама Галя.

Но Балодис нахмурился:

— Не в этом дело! Андрису не деньги и хорошие условия нужны — Эдуард честный и хороший человек. Мне нужна опора и маленький друг, чтобы не страшиться приближающейся старости.

— Вы уже говорили с Эдуардом?

— Нет! Что вы, и не подумаю даже сказать об этом. Каулсы — гордые люди. Сказать об этом — значит смертельно обидеть их. Нет, об этом говорить нельзя. Это просто мечта моя. Мечта.

Балодис умолк и вдруг зашагал прочь, лишь кивнув головой. Похоже было на то, что ему тягостен любой разговор, что ему тоже хочется остаться одному, чтобы пережить свое горе…

5

Гроза

бушевала всю ночь — Игорь очень плохо спал, не зная — спит он или не спит: то и дело около него оказывался недвижный Янис Каулс, лежащий на песке и мертвыми глазами глядящий в свое небо. Игорь говорил ему: «Ян Петрович, встаньте! Я боюсь!» — а он, не открывая глаз, отвечал: «Не мертвых надо бояться, а живых!» — «Встаньте, Ян Петрович!» — «Не могу!» — отвечал Каулс. А по берегу все ходил и ходил бедный Андрис и все смотрел на волны. Игорь кричал ему: «Андрис! Ян Петрович здесь!» — но ни единого звука не слетало с его губ, и Андрис не слышал этого и все глядел в волны, а Игоря охватывал страх, что Андрис так и не найдет своего отца, и он опять кричал и — просыпался… И тот, с усиками, вдруг выплывал из какой-то красноватой мглы и все время бросал свою папиросу и не мог ее бросить — она опять оказывалась у него во рту, освещая его запавшие щеки и ноздри, и Игорь опять беззвучно кричал: «Ага! Вот она, папироса-то!» — как будто это было самым главным сейчас, а не Янис, накрытый парусиной, как одеялом… Скверная это была ночь… И мама Галя все время ворочалась, и папа Дима больше лежал с открытыми глазами, чем спал… Гроза все длилась — казалось, небо решило в эту ночь израсходовать весь свой запас полыхающей ярости. Дождь то хлестал, как из ведра, то переставал неожиданно, а потом принимался лить с новой силой. Молнии — одна другой ярче и страшнее — всё блистали и блистали: казалось, они метят в этот дом и вот-вот разверзнется крыша и пламень их обрушится на спящих людей. От грома все время звякали стекла закрытого окна, и он раскатами грохотал, кажется, все на одном и том же месте, будто зацепился тут за что-то и никак не мог оторваться… Игорь ворочался в постели, мучимый кошмарами. В испарине лежали и его родители.

Наконец, не выдержав духоты, папа Дима встал и открыл настежь окно. Тотчас же зашумело вдвое сильнее. Мама Галя сказала в полусне:

— Что ты делаешь? Гроза ведь!

Но отец ничего не ответил и лег на кровать. В комнате сразу посвежело. И, несмотря на то что гром все топтался на крыше дома и молнии заглядывали в окно то справа, то слева, все быстро уснули и уже не слыхали, как отцепился гром и, спеша напугать еще кого-то в других местах, покатился дальше, заваливаясь за лес, и ослабела ярость молний…

Утро было хмурое, неяркое, какое-то приглушенное. Сиреневые облака катились к югу, догоняя гром и молнии, и волочились по небу в несколько слоев: если одно из них разрывалось, готовое исчезнуть, то плотен был тот слой, что лежал выше, преграждая доступ солнечным лучам. Ветер, который гнал облака, был верховой — на земле почти не ощущалось ветра, деревья стояли неподвижные, с блестевшей листвой, совсем тихо. И прохладная свежесть, которую источали эти умытые, тихие деревья, была удивительно хороша… Но печально стояли деревья — точно слезы, с их листьев нечасто, с едва слышным стуком падали на землю крупные капли…

Мама Галя подошла к окну и негромко ахнула, что-то увидя.

— Что ты? — спросил папа.

Мама только указала ему на окно. Отец и Игорь тоже посмотрели.

…Андрис работал в саду!

Сильный ветер, буйствовавший всю ночь на воле, наделал немало: высокая сосна, что вчера высилась, уходя чуть не в небо своим стройным телом, бессильно легла на соседние деревья, покалечив в своем падении и их. Вывернулись из земли ее узловатые корни и, точно руки с растопыренными пальцами, взметнулись вверх, да так и застыли, уже не опустившись. Клочья вырванной земли, дерн лохмотьями висели на корнях. Всюду на дорожках валялись обломанные ветки сосен и лип. Кое-где они застряли на полдороге, уцепившись за другие ветки, словно не хотели падать. Свернувшиеся листья, ободранные ветром, ковром покрыли траву, которую низко прибил ливень…

Андрис стаскивал сломанные ветки в одно место. Возле скамейки лежали ножницы, грабли, заступ, веревка и пила. Он пришел сюда, как видно, с рассвета — куча собранных веток уже поднялась до половины его роста… Он работал, не оглядываясь по сторонам, с ожесточением.

На дорожке появились Аля и Ляля — в теплых свитерах и чулках. Они остановились на мгновение, увидев Андриса, но тотчас же пошли к нему. Андрису не хотелось никого видеть — он отвернулся от девочек. Но они молча подошли к нему и, даже не поздоровавшись, взяли его за руки: Ляля — с одной, Аля — с другой стороны. И вдруг Ляля с плачем поцеловала Андриса, и Аля тоже прижалась к нему, не зная, чем выразить свое сочувствие и жалость. Потом девочки убежали прочь. Андрис исподлобья, как-то очень растерянно посмотрел им вслед и опять принялся за работу.

— Мужчина! — с каким-то странным выражением на лице сказал папа Дима, глядя на Андриса. Потом он обернулся к Игорю: — Поди помоги ему!

Игорь вышел.

— Не понимаю! — сказала мама. — В такой день работать!

— А что ему, сидеть и плакать, по-твоему! — спросил отец. — Слезами горю не поможешь! Вот так-то в народе с любым горем справляются, родная!

— Что с ним будет теперь? — вздохнула мама.

— Не пропадет. Человеком вырастет. Таким, как отец! Ты видишь, какие сильные тут люди. Вот эта выдержка, к которой привыкают с детства, умение владеть собой, способность перенести любое испытание, оставаясь на ногах, — все это черты народного характера.

— Оставь, Дима! — сказала мама Галя. — В другой раз я охотнее послушаю тебя, а сейчас — извини! — не могу…

Андрис молча кивнул головой, когда Игорь поздоровался с ним.

— Можно тебе помочь? — спросил Игорь.

Андрис опять кивнул головой. Игорь взял грабли и принялся сгребать осыпавшиеся листья, которые так безобразили лужайку. Андрис искоса посмотрел на него и сморщился — вместе с листьями в куче, собранной Игорем, было немало травы, которую рвали грабли. Он подошел к Игорю и сказал:

— Не надо нажимать на грабли. Надо совсем тихо. Листья лежат сверху. Так? Вот их и надо собирать. Зачем же траву рвать…

Игорь покраснел и покорно ответил:

— Хорошо, Андрис! Я не буду нажимать…

Андрис еще немного посмотрел на то, что делал Игорь, и сказал:

— Вот так.

Игорь поглядел на Андриса:

— А почему ты работаешь сегодня, Андрис?

Младший Каулс помолчал, потом ответил:

— Была буря. После бури отец всегда приводил в порядок сад. Дядя Эдуард сказал: «Иди, Андрис! Делай дело отца!»

Тут голос Андриса вдруг прервался, и он всхлипнул, стон вырвался из его груди, но Андрис замолк и крепко зажмурил глаза. Так стоял он некоторое время, и в нем боролось желание просто разрыдаться и какое-то другое, которое не позволяло ему выставить свое горе напоказ. У Игоря сами собой хлынули из глаз слезы. Но Андрис вдруг сказал сдавленным голосом:

— Перестань. Не надо.

И они принялись за дело. И в это утро младший Каулс работал тщательно, как всегда. Как учил его работать отец.