Город Золотого Петушка
Шрифт:
Аболинь молча вытаскивает еще одну фотографию, сделанную так же. Это другой человек, другое лицо. Игорь уверен в этом. Но и это лицо незнакомо ему… Аболинь вынимает и показывает ему еще одну подобную фотографию и кладет их все рядом — одну к одной. Еще более растерявшийся Игорь переводит недоуменные глаза с одного лица на другое и не знает, что сказать. Аболинь негромко спрашивает — ни одна черточка в этих лицах не напоминает Игорю того, который с усиками?
Игорь вглядывается в среднюю фотографию: если бы на этом лице были усики, он остановился бы на ней.
— Но
Аболинь неприметно усмехается.
— Да, усиков тут нет! — подтверждает он, и в его голосе Игорю чудится какое-то удовлетворение. — Усиков нет! — повторяет он и над чем-то задумывается некоторое время. Потом он вынимает из того же портфеля мягкий карандаш и вдруг на средней фотографии уверенной рукой проводит над верхней губой сфотографированного человека две тонкие черточки, чуть наметив их. — Вот такие усики пошли бы ему? — спрашивает он, словно забавляясь.
Игорь вскрикивает:
— Ой! Теперь совсем похоже! — И он с ужасом отстраняется от фотографии. — Это он, товарищ Аболинь!
Папа Дима строго говорит:
— Ты подумай, Игорь, прежде чем утверждать! — И ему не нравится, что Аболинь сделал. По мнению папы Димы, это что-то не то! Что-то не то!
Но Аболинь спокойно говорит:
— Это не то лицо. Но теперь я знаю, как выглядит «то лицо». Нам очень важно установить тип лица, это уже даст известное сужение направления поисков убийцы. На всех трех фотографиях, как видите, даны три основных типа черепа, очень грубая фокусная наводка, так сказать. Когда у нас будет фотография подлинного преступника, ваш сын не станет задумываться, то ли это лицо! Но теперь мы не будем фотографировать ни таких, ни таких людей! — Он убирает правую и левую фотографии. — А такие люди нас будут специфически интересовать! — Он убирает и среднюю. — Ну, извините за беспокойство! Будьте здоровы!
— Очень интересно! — говорит папа Дима, когда Аболинь уходит.
5
Падали листья с деревьев. Сами собой, без всякого ветра. Вот только что перед глазами был лист — такой же, как все, ни желтее, ни зеленее других! — и вдруг отделился от ветки и, крутясь, упал на землю. И все чернее становились рощи, оттого что все более обнажались стволы деревьев. Уже видны стали изуродованные стрижкой их кроны — ах, вот почему так кудрявы были вершины невысоких лип вдоль дороги: им не давали расти вверх, обрезая стволы, и вся буйная сила жизни дерева устремлялась в новые ветки, что росли вокруг обреза. И похожи были сейчас эти липы не на тех красавиц, что пленяли собою взоры людей летом, а на косматых, нечесаных нерях, чьи толстые, грубые, корявые волосы торчат во все стороны. Как преобразилась от этого улица!..
Лишь сосны оставались прежними. Они стали еще красивее теперь, когда лиственные деревья своей непрочной, преходящей красотой уже не отвлекали внимания от сосен. Краснокорые стволы их казались освещенными солнцем, тогда как оно все реже появлялось и все чаще застилали его облака — не облака, а какая-то муть облачная, покров которой был так толст, что в иные дни ни единому лучику солнца не удавалось его пробить, хотя и светило оно вовсю там, в высоте, в которой то и дело слышались шумы самолетных моторов, шедших в Эстонию и из Эстонии — тут пролегала воздушная трасса.
Аля и Ляля забежали к Игорю. Они тоже были уже на отлете. Уже Мария Николаевна, так же как и Петрова, расцеловала, встретивши на дороге, маму Галю и авансом попрощалась, говоря, что они вот-вот готовы уехать. И опять Игорь услыхал хорошие слова:
— Галина Ивановна! Вы очень милы, вы мне очень полюбились, и мне грустно, что мы так быстро расстаемся, толком друг друга не узнав!
Мама смеялась и говорила:
— Не дай бог мне чаще вам попадаться на глаза — вы разочаруетесь! Я только издали хороша…
— Бросьте вы кокетничать! — сказала Мария Николаевна. — Я не мужчина, вы не дождетесь от меня незаслуженных комплиментов. — Она обратилась к папе Диме: — Берегите вашу женушку, дорогой, не обижайте ее и никому не давайте в обиду!
— Да уж постараюсь! — отвечал папа Дима.
Они, наверно, еще долго разговаривали бы таким образом — взрослые это умеют! — но Аля и Ляля в один голос шепнули Игорю:
— Покажи нам, где Андрис живет. Мы хотим попрощаться с ним.
Игорь с девочками скрылись с глаз своих родителей.
На улице Базницас все было по-старому: натерт был воском штурвал на калитке, смазаны петли, дорожки во дворе чисто подметены и на клумбах цвели еще какие-то поздние цветы, хотя и не было уже того разгула красок на клумбах, которые так поразили Игоря, когда он увидел их в первый раз. Только на окне той комнаты, где жил прежде Янис Каулс, уже не было простенькой белой занавески, а висела тюлевая штора — здесь жила теперь тетя Мирдза. А на подоконниках — вместо живых цветов, которые так любил отец Андриса, — стояли теперь в глиняных горшочках фуксии и герань, которые Янис Каулс и за цветы не считал. Игорь осторожно прикрыл за собою калитку. И в ту же секунду и Аля, и Ляля, и Игорь со всех ног кинулись обратно: оглушительный лай перепугал их до полусмерти. Девочки в один голос закричали на Игоря:
— Ой, почему ты не сказал, что тут собака?!
Уже за калиткой Игорь ответил:
— Да не было тут никакой собаки, девочки. Я и сам не знал этого.
Из дверей домика тотчас же выскочил Андрис, а из окна высунулась тетя Мирдза с подвязанной щекой. Придерживая повязку рукой, она страдальчески сморщилась и спросила:
— Куа юмс, мейтенес?
Андрис закричал ей:
— Это ко мне, тетя! Лежите, пожалуйста, я сам все сделаю.
Он подбежал к калитке:
— Что же вы не входите?
— Да-а! — опасливо сказали девочки в один голос. — А собака!
— Она на привязи! — Андрис прикрикнул на пса, и тот, недовольно ворча, забрался в конуру. Андрис объяснил Игорю: — Это Рекс! Помнишь, он нас встретил в Сигулде. Тетя Мирдза после всего, что случилось, очень боится, спать не может… Дядя Эдуард и отдал ей Рекса. Тихо, Рекс! Лежать спокойно.
У крыльца стояли деревянные грабли. Веселые стружки курчавились возле. Тут же лежала стамеска, нож и уже оструганные зубья для грабель.