Город. Сборник рассказов и повестей

Саймак Клиффорд Дональд

– Надо выяснить, что это за открытие.

– Зачем? Чтобы потом склепать людей, которые смогут жить на не приспособленных для человеческой жизни планетах? Чтобы заключить человеческий рассудок и душу в тело монстра, который будет себя ненавидеть…

– Не будет монстр себя ненавидеть, – отмахнулся Лодж. – Вы мыслите антропоморфными категориями. Ни одно существо не считает свою форму уродливой, потому что эта форма – родная. Где доказательства, что человек двуногий более доволен собой, чем насекомое или жаба?

Сью не унималась.

– Зачем нам это?

Обойдемся без таких планет. Пригодных для жизни уже больше, чем мы способны колонизировать. Известных планет земного типа нам хватит на века. Будет большой удачей, если в ближайшие пятьсот лет мы сможем хотя бы заселить их, не говоря уж о том, чтобы выстроить на них полноценные колонии.

– Нельзя рисковать, – отрезал Додж. – Мы должны закрепить позиции, пока есть такая возможность. Пока все человечество уютно помещалось на одной Земле, эти проблемы нас не заботили. Однако все изменилось. Мы вышли в космос. И где-то во вселенной существуют другие разумные виды. Наверняка должны быть. Рано или поздно мы с ними столкнемся. И к этому моменту мы должны быть сильны.

– Да, и чтобы закрепить эти сильные позиции, надо заселить колонии людьми-монстрами. Очень ловко, Байярд. Мы сотворим их тела по своему усмотрению – мышцы, нервы, суставы, органы коммуникации. Они смогут функционировать на планетах, где обычный человек не протянул бы и минуты. Мы, конечно, умные, мы хорошие ученые, но мы не сможем вдохнуть в этих чудовищ жизнь. Потому что жизнь – это нечто большее, нежели коллоидное соединение химических элементов. Она нечто большее, и создать ее нам не под силу.

– Мы попытаемся.

– Вы вгоните в безумие хороших ученых. Кого-то из них убьете – не своими руками, конечно, а своей настойчивостью. Вы годами держите их взаперти, вы позволяете им Спектакль, чтобы они продержались подольше, но жизнь они вам все равно не найдут, потому что сотворение жизни – не удел смертных.

– Поспорим? – предложил Лодж.

Ее злость его веселила.

Сью резко повернулась к нему лицом.

– Временами я так жалею, что дала клятву! – выпалила она. – Всего несколько капель цианида…

Лодж подхватил ее под руку и повел к столу.

– Давайте-ка лучше выпьем. Убить меня вы еще успеете.

К ужину они переоделись.

Все всегда переодевались к ужину. Таково было правило. Одна из многих старательно культивируемых привычек, которые, как и Спектакль, помогали им не забывать: все-таки они цивилизованные люди, а не просто беспринципные охотники за знанием. Знанием, от которого бы с радостью отказались.

И вот каждый вечер они откладывали скальпели и прочие инструменты, аккуратно расставляли по местам пробирки, мензурки и чашки Петри, снимали лабораторные халаты и фартуки, выходили из лабораторий и закрывали за собой дверь. В следующие несколько часов им полагалось хотя бы попытаться забыть, кто они такие и чем тут занимаются.

Они переодевались, пили коктейли в так называемом салоне, а потом шли ужинать, делая вид, что они не больше – но и не меньше, – чем обычные человеческие существа.

Стол

неизменно был уставлен изысканным фарфором и хрусталем, живыми цветами и горящими свечами. Ужин подавали роботы, и начинался он, как положено, с закусок, а завершался сыром, фруктами и бренди, а также сигарами – для желающих.

Заняв свое место во главе стола, Лодж окинул взглядом собравшихся. На секунду ему показалось, что Сью Лоуренс смотрит на него, не скрывая злобы, хотя это могла быть лишь игра теней от пляшущих свечных огоньков.

Как обычно, ужин сопровождался беседой – малозначимой светской болтовней, свойственной людям беззаботным и праздным. Это было время, когда всем надлежало забыться и отвлечься. Омыть вину с сердца и не замечать оставленный ею след. На этот раз это никому до конца не удалось. Разговор шел о Генри Гриффите и его внезапной кончине; голоса были тихи, лица напряжены и угрюмы. Генри был человеком очень сложным, очень странным, так что ни у кого не сложилось с ним близкой дружбы, однако он пользовался среди коллег большим уважением. Несмотря на старания роботов сервировать стол так, чтобы отсутствие одной персоны не бросалось в глаза, чувство утраты повисло в воздухе.

– Мы отправим его домой? – спросил у Лоджа Честер Сиффорд.

Лодж кивнул:

– Да, патрульный корабль заберет тело и доставит на Землю. Устроим здесь краткую церемонию прощания.

– Кто будет вести?

– Видимо, Крейвен. Он знал Генри лучше нас всех. Я говорил с ним, он согласился произнести пару слов.

– А кто у него остался на Земле? Генри о себе помалкивал…

– Вроде есть племянники и племянницы. Возможно, брат или сестра. Думаю, больше никого.

– Насколько я понимаю, Спектакль продолжится? – уточнил Хью Мэйтленд.

– Совершенно верно, – ответил Лодж. – Такова рекомендация Кента, и я ее поддерживаю. Кент знает, как лучше.

Сиффорд закивал:

– Такова его работа. И он с ней хорошо справляется.

– Это правда, – сказал Мэйтленд. – Все-таки обычно мозгоправы держатся особняком. Мнят себя гласом коллективной совести. А наш Кент не такой.

– Он у нас все равно что полковой священник, – подхватил Сиффорд.

Лодж обратил внимание, что Хелен Грей не участвует в беседе, а ее взгляд застыл на вазе с розами, служащей этим вечером главным украшением стола. «Вот кому тяжело пришлось», – подумал Лодж. Это ведь Хелен нашла Генри в лаборатории. Подумала, что он просто заснул на рабочем месте, и потрясла за плечо, чтобы разбудить.

Элис Пейдж на другом конце стола, наоборот, говорила очень много, куда больше, чем было ей свойственно. Обычно эта женщина, прекрасная неяркой и мрачной красотой, была удивительно сдержанна. Сейчас же она что-то горячо доказывала сидящему рядом с ней Форестеру, понизив голос так, чтобы больше никто не слышал, а Форестер внимал ей, тщательно скрывая тревогу под маской напускного спокойствия.

«Они все выведены из равновесия, – думал Лодж, – и гораздо сильнее, чем я предполагал. Они на грани, в любой момент готовы взорваться».