Город
Шрифт:
Он. Самки. Я знаю. Макс, не пытайся меня вот такими притчами развеселить.
Максим. Тогда ты скажи, что тебе нравится мучиться, и я не буду пытаться.
Он. У нас комаров тоже полно в доме. Они где-то в подвале плодятся и из подъезда в квартиру залетают.
Максим. Давай, я за пивом сбегаю.
Он.…Давай…Щас, я денег дам.
Максим. Ну уж нет. У меня на ремонт не хватает, а на пиво есть.
Он. Ма-а-а-кс!
Максим. Ты же знаешь, что спорить бесполезно. Ты только телефон подключи, я своим позвоню. Ты прав. Телефон, действительно, гадость. Сейчас врать буду… Любимой жене! Свинство…
Разговор с женой
Он и Она.
Темно, включается свет. Он в трусах, жмурится. Берет газету, сворачивает ее в трубочку, оглядывается по сторонам.
Он. Не могу, хуже пытки, издевательство какое-то. Спасу нет.
Она.(в ночной рубашке, шали и тапочках, тоже жмурится). Сережа, если ты не хочешь спать, то не делай из этого события. Я-то чем виновата? Мне утром рано вставать… уже… вон через четыре часа…
Он. Почему ты не купила какой-нибудь отравы от комаров?
Она. А почему ты не купил?
Он. Я же тебя просил… и давно.
Она. Сережа, сейчас ночь. Негде сейчас, сию секунду, взять отраву… Ну чего ты хочешь?… Давай, я буду отгонять от тебя комаров.
Он. Зачем ты глупости говоришь…
Она. Не шуми… И можно хоть какой-то свет выключить, такая иллюминация из-за одного комара. Саша может проснуться. А ему тоже утром рано вставать.
Он. Конечно, чего ты спрашиваешь?
Она.(выключает основной свет, остается гореть торшер или другая небольшая лампа; садится). Ну все, теперь ложиться бесполезно. Сна ни в одном глазу.
Он. Сейчас он прилетит. Хотя бы отомщу. (Накидывает халат.) И между прочим, кровь сосут и терзают только самки…комаров.
Она молчит. Пауза.
Она. Как я не люблю вот это… вот эти ночные бдения. Для меня такой тусклый свет ночью значит одно – кто-то болеет. Сашка маленький болеет или я, маленькая… Сразу такая тоска, такая тоска…
Он молчит.
Как тебе не стыдно, Сережа,… как тебе не стыдно.
Он. Прости, Танечка, прости. Но ничего поделать не могу… Это не капризы, это что-то другое. Я отлично понимаю, что мне лучше быть одному сейчас… не побыть одному, а быть. Понимаешь?
Она. Господи, ты все про одно и то же.
Он. Наверное, это неприятно… Мне это тоже не нравится.
Она. Это, Сережа, не неприятно, это невыносимо.
Он. Да, наверное…, наверное, но ничего поделать с этим не могу. Не могу… Вот, смотри…, я отчетливо помню, как мы с тобой покупали наш диван. Как у нас не хватало денег, мы просили его нам оставить, потом радовались, когда его купили,… что удачно купили…, а теперь я не могу вспомнить само ощущение. Само ощущение радости. Я помню, что радовался, но не помню как. И не помню, как я мог радоваться покупке дивана… или вообще, радоваться. Не понимаю. И вообще, то, как я раньше понимал, ну, понимал, все… теперь не работает. Я теперь не понимаю даже самое элементарное. И из-за того, что ничего не понимаю, все вижу…
Она. Что ты видишь, комаров? А то, как я живу, как Саша, как мы…
Он.(хлопает ладонью по столу). При чем здесь комары? Видишь, с тобой невозможно говорить серьезно.
Она. Серьезно, давай говорить серьезно. Только не шуми… Так что ты такое видишь?
Он. Зачем ты так грубо? Так нельзя спрашивать. Так ты ничего не услышишь или услышишь не то, что хочешь. А все слышат только то, что хотят услышать.
Она. Не знаю, кто такие эти «все», а я от тебя выслушала так много того, чего не хотела слышать… так что это ко мне не относится… Дальше.
Он. Танечка, смени этот тон, или мы не будем разговаривать.
Она молчит.
Понимаешь, вроде бы все нормально, то есть я вижу, что все вроде как я хотел… ты, Сашка, работа, город… Но я не помню, не могу вспомнить, как я мог всего этого хотеть. И как мог быть всем этим доволен. Понимаешь, я все теперь вижу по отдельности. И все это – отдельно от меня… А самое главное – время. Вот, казалось бы, совсем недавно, я ощущал время так: что-то было давно, что-то не очень давно, а что-то вчера… А сейчас для меня все давно. Все…
Она молчит.
Все было давно: и город этот был так давно, и страна… Танечка, ты меня слушаешь?
Она. Я слушаю тебя, Сережа.
Он. Мне так жалко того, которым я был раньше. Вот я хожу по городу, я его так знаю, здесь вся моя жизнь, за его пределами у меня ничего нет, и никого, почти никого, а сейчас я не чувствую его как город. Я его не чувствую… Я его вижу. И вижу я строения, между ними дороги,… в землю зарыты трубы, провода, люки кругом, чуть поглубже метро… Но на самом деле, относительно размеров планеты, не так уж глубоко, так…чуть-чуть. Много столбиков, тоже с проводами, фонариками, много деревьев. Но это не тот город, который я любил, или страна… Мне так жаль того мальчика, то есть меня, мальчика, который думал про себя давным-давно: «Господи, какое счастье, что я родился именно здесь! Вот родился бы где-нибудь… в Аргентине, и что бы я тогда делал?» А сейчас я не понимаю, что это. В смысле, не что это за страна, а почему я ее то так любил, то не любил, почему я здесь живу, почему живу именно так… Вот смотри, я говорю по-русски… и продавщица в нашем гастрономе говорит по-русски. Мы разговариваем с ней на одном языке. Но если бы она услышала то, что я сейчас сказал, а я ведь говорил по-русски, что бы она из этого поняла?
Она. Почему ты уверен в том, что тебя никто не понимает? Что это за смешное такое высокомерие? И при чем здесь продавщица? Что за дурацкая интеллигентщина? Ты бы никогда не стал так говорить с продавщицей… с незнакомой тебе женщиной. А ты сейчас разговариваешь со мной, со мной.
Он. Да, с тобой, да-да… Таня, помнишь, ты была беременна, ну, уже такая круглая совсем, и часто просила меня потрогать живот,… чтобы почувствовать, как там кто-то шевелится. Я помню… такой тугой живот и, действительно, движения, толчки. Я что-то тебе восторженное сказал, а сам подумал: «Бог мой, ужас! Это ужас!… Это природа, космос…, космос! И я в этом участвую…» Я смотрел тогда на тебя с изумлением и пробовал представить себе, что у меня внутри, у меня в животе, вот здесь (показывает), другое живое существо, человек, мой сын или дочь. Мне даже дурно стало… А ты была такая счастливая… И я не могу понять или даже попробовать представить, сколько бы ты мне ни объясняла, как это можно пережить и относиться к этому как к нормальному и естественному делу,… когда у тебя,…у человека, внутри другой человек, и он развивается, растет… А ты говоришь, что тебе все понятно, что тебе понятно то, что я переживаю.