Город
Шрифт:
Когда пыль снова осела, Эмли поднялась и двинулась дальше, очень осторожно выискивая опору ногам. Добралась до карниза и стала одолевать его, выверяя каждый шажок, нащупывая выбоины для рук и почти не дыша. Все-таки она не удержалась от взгляда вниз: там плавали бледные пятна мертвых тел. Снова оказавшись на более-менее надежном полу, она задвигалась проворнее. И наконец перепрыгнула с карниза на мраморный пол.
Она поспешила вперед, проверяя каждую дверь, попадавшуюся на пути. Эмли высматривала фонтан, о котором говорила Индаро, но его нигде не было видно. Может, его разрушило, когда падала
Однако он все же нашелся. Она почему-то ждала, что увидит большое сооружение, вроде того, на площади перед купеческим домом. Но конечно, здешний фонтанчик был совсем не таким. Просто маленький источник питьевой воды, вделанный в стену и украшенный изображением трех дельфинов в прыжке. Эмли жадно огляделась. Поблизости виднелось несколько распахнутых дверей. И все – резные. Подбежав к ближайшим, она толкнула их. Двери разошлись со скрипом и скрежетом. Девушка заглянула внутрь.
– Элайджа, – прошептала она. Потом окликнула громче: – Элайджа!
Комната оказалась опочивальней. Мебель покрывали призрачно-белые чехлы, на полу толстым слоем лежала пыль. Голос породил пустое эхо. Сюда никто не входил уже много лет.
Эмли перебежала к следующей двери… потом к следующей… Оглянулась в глубину коридора. Питьевой фонтанчик почти скрылся из виду. Что там говорила Индаро? По правую руку? Это если идти туда – или оттуда? Эмли бегом вернулась к фонтанчику и от него бросилась к резным дверям, глубоко утопленным в стену. Толкнула – и они беззвучно разошлись.
Ей предстала застывшая сцена кровавой резни, да такая, что сердце чуть не остановилось. Всюду – на полу, на перевернутой мебели – виднелись поверженные тела в доспехах. В воздухе густо пахло кровью и содержимым кишок. Эм закрыла руками рот. Кажется, она наконец нашла нужное место, но мыслимо ли, чтобы здесь обнаружился кто-то живой?
– Элайджа, – прошептала она.
Откуда-то слева послышался стон. Эмли содрогнулась и съежилась, заметив движение закованной в латы руки. Едва дыша, она все-таки подошла и увидела умирающего воина. Его голова была проломлена мощным ударом, но он еще жил, глаза двигались. Эм попятилась и заставила себя отвести глаза.
– Элайджа!
Она в отчаянии обшаривала взглядом комнату. Большая часть мертвых тел была сосредоточена в одном углу, и там виднелся опрокинутый стол. Эмли крадучись подобралась к нему, опасливо обходя мертвецов. Вот так полезешь прямо через груду тел, а кто-нибудь оживет да ка-ак схватит…
Она заглянула за край вздыбленной столешницы. В самом углу виднелся еще один человек – без доспехов, тоненький, хрупкий. Он полулежал у стены, уронив на грудь темноволосую голову и вроде придерживая одной рукой другую. Парнишка не был похож на солдата. Умер он или сознание потерял? Эмли обошла стол, опустилась подле юноши на колени и стала вглядываться в перемазанное грязью лицо. В его чертах не было ничего, что взывало бы к ее памяти. Эмли со вздохом поднялась и стала оглядываться, раздумывая, куда двигаться дальше.
Тут юноша пошевелился и застонал, баюкая раненую руку. У Эм так и подпрыгнуло сердце.
– Элайджа? – позвала она неуверенно. – Это ты?
Он открыл глаза и посмотрел на нее, вначале со страхом. И в это мгновение она узнала его. Сходя
– Эмли? – выдохнул он, не в силах поверить своим глазам.
Потом изумление сменилось уверенностью, и он разразился слезами.
…Казалось, бранное поле тянулось без конца и без края. Оно было не просто старым – древним. Несчетные тысячи мертвых тел давно превратились в иссохшие остовы, покрытые пылью веков. Дожди и ветра смягчили выражение невыносимой муки, стерли все цвета, кровь обратилась в прах и развеялась. Даже черви и насекомые больше не искали здесь поживы, их пир кончился много столетий назад.
Единственными звуками были вздохи теплого южного ветра, посвистывавшего в чьих-то оголенных ребрах, да шуршание клочка истлевшей ткани, мотавшегося по ржавой латной пластине.
И еще шаги – шорохом по иссохшей земле.
Когда она только тронулась в путь, ее сапоги были уже старыми. Скоро, наверное, они и вовсе развалятся. Опустив голову, она следила за тем, как они возникали и пропадали внизу – то один, то другой. Левый, правый, левый, правый… На каждом носке когда-то были вытиснены фигурки – змея и скорпион. Куда они подевались? Потом она вспомнила, что это были вовсе не ее сапоги. Прежде чем попасть к ней, они принадлежали какой-то безымянной воительнице, чье тело сперва пронзило оружие, а потом разорвали дикие звери. Нетленными остались лишь сапоги, исцарапанные песком. Индаро не без труда высвободила их и выколотила, раздавив здоровенную сороконожку, выпавшую из одного… Сапоги оказались ей как раз впору. Она шла в них уже давно.
Потом она поняла, что рядом с ней раздается чей-то голос. Она испугалась, кабы это не оказался Мак Одарин, и поспешно отвернула лицо. Еще не хватало увидеть, как он ковыляет на подгнившей ноге… а потом опять умирает…
– Куда мы идем? – жизнерадостно осведомился неведомый спутник.
Индаро с облегчением убедилась, что это не Мак, и повернулась к нему.
– Так куда мы идем? – спросил Рубин.
Волосы у него были длинней, чем в их последнюю встречу. Потрясенная Индаро увидела в знакомой рыжине серые пряди. Сколько ему теперь лет? Восемнадцать? Двадцать? Она с беспокойством осознала, что не может вычислить возраст брата. Даже не помнит, старше он ее или моложе.
А рядом с ней шагал уже не Рубин, а ее отец – Рив. И он говорил:
– Винцер, Саркой, Броглан, Гаэта, Хан и Керр! Запомни эти имена. Они – твое прошлое и твое будущее. Они – твои враги…
Сколько раз она слышала эти слова в детстве!
– Они все боятся Винцеров и Саркоев, – продолжал отец. Он смотрел вниз, на клубы пыли, поднимавшиеся с земли. – Однако истинное могущество вуали известно только Гаэтам…
…Индаро вздрогнула и очнулась. Сон рассеялся далеко не сразу. Окончательно вернувшись к реальности, она задумалась, а не попробовать ли встать. Прошло еще какое-то время. Она все так же лежала на полу, привалившись к стене. Зашевелившись наконец, она приподнялась и поудобнее оперлась о стену. Рана в боку перестала болеть. Это могло быть и добрым знаком, и очень плохим.