Город
Шрифт:
Если бы не музыка, жизнеутверждающе громыхавшая в салоне, он бы смог услышать хриплый вопль отчаяния который издал первый из бегущих уже скрывшихся за углом здания …
* * *
Даже сталь оказалась не в состоянии сдержать безумца и несколько минут спустя колючая проволока, стягивающая голени наркомана, наконец, лопнула.
Витки обломанной проволоки, вместе с кусочками плоти и небольшими полосками кожи с оскальпированных голеней на изогнутых шипах, со звонким бряканьем упали на асфальт пешеходной дорожки.
В ту же секунду преследователь
Денис издал тихий стон, когда увидел что то небольшое преимущество, которое он сумел получить в результате случайной заминки, теперь стремительно сокращается.
Не вся проволока, некогда стягивающая голени наркомана, упала наземь, какая-то её часть осталась, намертво впившись (засевшая в истерзанной плоти) в изодранную (истерзанную) плоть и теперь представляла из себя отвратительную окантовку — украшение, создать которое могло прийти в голову лишь человеку с садомазохистскими наклонностями и одновременно страдающему тяжелой формой шизофрении.
От всего этого, несомненно, шёл сладковато-приторный запашок безумия, но пока оно не пустило в нём корни, ни заполонило его душу, Денис, взял себя в руки, и вновь сконцентрировал все свои силы для достижения одной единственной цели — выжить в этом непрекращающемся ни на одно мгновение кошмаре.
И он, изнемогая от усталости, упрямо продолжал бежать вперёд, по дороге соединяющей город и Машзавод.
И пусть все его попытки отстоять свою жизнь, заведомо были обречены на неудачу, потому что горькая правда заключалась в том, что будь он даже чемпионом по бегу на длинные дистанции и никогда не имел никаких проблем с сердцем, это всё равно не спасло его от одержимого, который с упорством бездушной машины мог неустанно преследовать его день и ночь, Денис всё равно не сдавался.
Меж тем остатки сил стремительно покидали его тело, и волей не волей в голову проникала предательская мысль о том, что скоро всё это кончится. Очень скоро.
Лёгкие полыхали дьявольским огнём, пот застилал глаза, градом струился по телу, и Денис ясно сознавал, что не сможет выдержать темпа, который задавал безумец.
Из этого следовало, что не пройдёт и минуты, как преследователь легко настигнет его, поэтому помочь ему могло лишь чудо.
В агонии, пытаясь найти взглядом надёжное укрытие, Денис, одновременно осознавал то, что всё это уже бессмысленно — у него уже просто нет ни сил, ни времени до него добраться.
* * *
Какое-то мгновение Канаев оцепенев, наблюдал за тем как человек, который должен бы умереть уже как минимум с добрый десяток раз, одержимый маниакальной идей добраться до милиционера, продолжал двигаться вперёд.
И он наверняка достиг бы своей цели, если бы не запутался в собственных липких кишках и распластался на, окрасившемся в чёрное, асфальте.
Именно эта короткая заминка оказалась той решающей, спасительной отсрочкой, которая спасла Канаева от незавидной участи, которая была уготована практически всем участникам этого противостояния.
Канаев испытывая непередаваемое отвращение, отступил на два шага назад пока то, что сейчас уже практически не напоминало человеческое существо, барахталось в своих собственных внутренностях, и проскользнул за спины своих боевых товарищей. К тому времени странный не убиваемый человек выбрался из жижи в которую превратились его внутренности и пробираясь на ощупь он случайно ухватил своей грязной рукой за штанину одного из милиционеров. В тот же миг кисть его сжалась на лодыжке, милиционера как стальной капкан, и уже не было никакой возможности высвободить из этих объятий ногу. Без особых трудностей, перенося град жестоких ударов которые обрушил на него разъяренный милиционер, мужчина подтянул своё искалеченное тело в его ноге и с каким-то извращённым удовольствием, исказившим его безглазое лицо, вонзил свои зубы в икру.
Если бы не безумное мелькание тел, ног, рук, дубинок, щитов, то Максиму бы удалось увидеть как кровь, из глубокой рваной раны на ноге милиционера тяжёлым напором бьющая в плотно приникнувший к разрезу рот безумца струясь по пищеводу безумца тут же покидала его тело через распоротый живот через оборванную чуть ниже пупка кишку. Но даже того, что уже успел повидать Канаев, было достаточно, для того чтобы сделать необходимые для себя выводы.
Размышляя о странной неуязвимости и одержимости насилием этого человека, впрочем, как и всей остальной толпы, Максим, неожиданно пришёл к выводу о том, что, скорее всего, нет, даже наверняка, это действие какого-то наркотика. Только этим он мог объяснить столь агрессивное поведение обезумившей толпы.
Вполне возможно так же, то всё это было результатом отравления, но Канаев не мог заставить себя относится к ним не иначе как к взбесившимся наркоманам, которых он считал полнейшим отребьем, вообще не достойным существования. На уровне подсознания он ощущал, что если он примет за истину именно этот вариант, то убивать станет ещё приятнее.
Таким же неоспоримым для него фактом было и то, что раненый мужчина несомненно умрёт, если не от потери крови, то от болевого шока, после того, как действие наркотика начнёт слабнуть.
Оказавшись в тылу, где было намного свободнее и чуть безопаснее Максим, оценив ситуацию, извлёк из кобуры свой табельный пистолет, а чуть погодя и второй из тайника. Насколько он понимал, теперь в этом хаосе отследить это «грязное» оружие не представляется никакой возможности, а значит, ему совершенно нечего было опасаться.
Возможно, именно своевременность принятия этого решения позволила ему без потерь проложить себе путь к отступлению, так как в том месте, где ослепший безумец прорвал кордон и вывел из строя милиционера, остальная толпа повалила в образовавшуюся брешь.
Вот тогда то и началось настоящее безумие.
Всё то, что происходило до настоящего момента, просто не могло идти с этим ни в какое сравнение. Глядя на то с какой лёгкостью эти монстры расправляются со стремительно редеющими силами правопорядка, Максим просто не мог не содрогнуться. Здесь не было избытка в крови — десятки, сотни человек в страшной агонии гибнущих под животным напором практически неуязвимых безумцев.
Обведя расширившимися от ужасами глазами нестройные ряды, потерявшие под напором атакующих былую стройность, Канаев, наконец, осознал то, что в том месте, где он сейчас находился, не смотря ни на что, положение дел было гораздо более выгодным чем в любом другом месте. И если уж быть и вовсе откровенным с самим собой, то он понимал, что в скором времени от всей массы защитников правопорядка должен был остаться всего лишь небольшой пятачок расположенный именно здесь.