Города и годы. Братья
Шрифт:
Ростислав размахнулся, подпрыгнул и свел руки внизу, очертив в воздухе огромный круг и почти усевшись на корточки.
— Ха-ха! Из-за кустика прямо вдоль реки, вот этаким малиновым подносом! И какая штука! — с того берега прут на наших бродом старики, бороды по воде распустили, в руках, над головами, шашки, сами ни гугу! Ах, ч-черт, ха-ха-ха! Вот тебе повстречанье! Перехитрили! Ха-ха-ха!
— Язви тя в сердце, — тихо сказал Евграф и с опаской попятился от Ростислава.
— И пошли тут наши крошить! — нараспев протянул Ростислав. —
Евграф покачал головою и сказал с сомненьем:
— Заливаешь ты, Ростислав Васильич…
— Чего? — вскрикнул Ростислав. — Ах ты, вещун! Спроси поди у казаков! А как же мы за собой хутор оставили? Мы их до самой зари гнали, они теперь у черта на куличках, понял? Как выжали их из воды, кинулись они к лошадям, а тут…
Тут тяжелый ковер, висевший на входе, отвернулся, и в юрту, нагнувшись, вошел молодой казак. Ростислав оборвал речь.
— Ну? — спросил он кратко.
— Там человека задержали, Ростислав Васильич, — проговорил казак, — степью, что ли, шел к неприятелю.
— Что за человек?
— А кто его знает — с сумой да с подсумком. К вам велите или как?
— Пусть приведут.
В юрте стоял полумрак, небольшой огонь костра на земле робко озарял кошму круглой стены, дымок медленно поднимался к конусу крыши.
Евграф зажег лампу с расколотым стеклом и поставил ее на маленький, единственный в юрте стол.
Казаки ввели в юрту высокого человека и тотчас вышли. Человек устало снял с плеч кожаный ранец и опустил его к ногам, на землю.
— Кто вы такой? — спросил Ростислав, рассматривая высокую сгорбившуюся фигуру.
— Я очень устал и хочу есть, — ответил человек.
Он пригляделся к свету, различил скамью, на которой сидел Евграф, и опустился на ее край.
— Я не могу понять, по какому праву спрашиваете вы о том, кто я, — сказал он брезгливо. — На моем пути меня задерживают третий раз, допытываются, куда и зачем я иду, как будто я не у себя на родине или украл что-нибудь, потом так же бестолково отпускают, как бестолково задержали.
— А что поделаешь? — примирительно вздохнул Евграф и покосился на Ростислава.
— Вы находитесь в штабе красного отряда, который ведет вооруженную борьбу с бандами контрреволюции, — торжественно и грубовато произнес Ростислав. — Вы должны ответить, кто вы такой и куда направляетесь.
— Мне говорили о каком-то отряде товарища Карева. Вы не могли бы сказать, какой это Карев?
Ростислав сел за стол и отодвинул лампу, чтобы яснее видеть.
— Я требую прежде всего ответа на мой вопрос, — жестко вглядываясь в лицо неизвестного, сказал он.
Тогда допрашиваемый человек внезапно вскочил со скамьи и, упершись кулаками в край стола, перегнулся через него к Ростиславу. В то же мгновение Ростислав с силой вырвал из кармана своей куртки револьвер и поднял его на уровень глаз незнакомца. Евграф качнулся вперед, поближе к столу.
— Кто вы такой? — крикнул Ростислав,
Так все они — втроем — простояли неподвижно несколько секунд. И в тягостном, беззвучном ожидании с белых губ одного из них слетели неуверенные, тихие слова:
— Ростислав?.. Брат?
Еще секунда прошла в неподвижности. Рука Ростислава медленно опустилась, дуло револьвера стукнулось о стол. Евграф присел на скамейку и выдавил с придыханием:
— Неужто может быть?!
— Ростислав швырнул револьвер, откинулся назад, уронив табуретку, схватил себя за голову.
— Брат! — пробормотал он, нацеживая сквозь зубы воздуха, точно обжегшись. И вдруг выпустил из полной своей груди какой-то воинственный и детский вопль:
— Никита! Ты!
Он бросился к брату, широко взмахнув руками, обнялся с ним, скрестив у него за спиной свои ладони, похлопал Никиту по лопаткам и уже обычным голосом, вернувшимся к нему, воскликнул:
— Вот черт, ха-ха! В степи! На тыщу верст! Пять лет, ведь пять лет не видались! На тыщу верст, в пусты-не, брат Никита!
Никита провел рукою по голове, улыбнулся, тихо сказал:
— А ты меня вон чем встретил.
Он показал глазами на револьвер.
— Брось, к черту, ха-ха! — кричал сквозь смех Ростислав.
Он смахнул револьвер со стола наземь.
— Дай мне напиться, — попросил Никита и опять в изнеможении опустился на скамью.
— Евграф! Устрой! Давай скорее! — торопил Ростислав.
Никита обернулся к Евграфу, молча, улыбаясь, протянул ему обе руки, и тот так же молча подержал их в своих короткопалых черствых ладонях.
— Ну, вот они — дорожки да тропы, — тихо проговорил Никита.
— Помнишь? — обрадованно спросил Евграф и, подойдя к Никите, без спроса поцеловал его в щеку.
— Дай пить, — снова попросил Никита, слабо пожимая руку Евграфа.
Евграф назидательно качнул головою Ростиславу.
— Вот тебе лошадь-то наржала…
Пока он уходил за водою, Ростислав уложил Никиту на кошму и, разглядывая брата, не переставал кружиться по юрте, взмахивать и всплескивать руками, выкрикивать односложно:
— Ах, черт! Вот черт!
Никита лежал не шевелясь. Даже в полусвете разбитой лампы видно было, как грязен его костюм, избиты и стерты сапоги. Лицо его, покрытое слоем известковой пыли, было совсем безжизненно. Казалось, он вот-вот лишится чувств.
Но холодная вода скоро оживила его. Напившись, Никита умылся. Евграф бережно подавал ему из ковша воду, потом облил его голову и, ласково ощерившись, потрепал мокрые волосы.
— Я иду пятый день и с прошлого вечера не пил, — сказал Никита. — Только было добрался до реки, как твои молодцы меня взяли.
— Да откуда ты, скажи наконец? — опять заторопился Ростислав. — Как ты сюда попал?
— Скоро месяц, как я в дороге.
— От немцев! Вот это штука! Ха-ха! Но куда же ты пробираешься? Неужели…