Города и годы. Братья
Шрифт:
Не город, а пустыня развертывалась по земле, и пустыней, повсюду одинаково принимающей человека, шел Никита.
Все его лицо запорошилось инеем, снежная крошка повисла на мельчайших шерстинках шубы, белым пуховым платком покрылись плечи.
Он шел, не зная места, времени и цели, в тон равнодушной власти одиночества, в какой возвращался из степи, потеряв отца, возвращался домой, чтобы продолжать жизнь, от которой бежал.
К нему вернулись чувства только на рассвете. Он осмотрелся. Какой-то мост был перекинут к островку, накрытому белым плетением деревьев. Набережные раскосо бежали по сторонам. Снеговая равнина реки покоилась мирно. Ни живой души не было видно кругом.
Никита перешел мост. По островку тянулись решетки и заборы дворов. Тротуары были расчищены, сугробы лежали ровной и высокой грядой, и мертвая
Но вдруг в этой неслышности Никита уловил мерные вздохи. Они плавно приближались, возрастая, усиливая свою тяжелую полноту.
Никита остановился. Какая-то птица с утренней, сонливой медлительностью пролетела невысоко над головой.
Он улыбнулся. Мерные вздохи полета напомнили ему первый его детский испуг, когда в смирной и такой же беззвучной, как этот остров, степи маленький Никита прикоснулся к громадному, непонятно-суровому миру.
Никита вспомнил последнее свое счастливое лето, зеленым облачком проплывшее над ним, и стужа закрепила на его лице горькую, усталую улыбку.
Так, с этой улыбкой, он перебрал в памяти все утраты, понесенные за ночь. И так же, как на этом унылом островке, Никита не увидел вокруг себя ни живой души.
Он повернулся, чтобы идти куда-нибудь дальше, но взгляд его упал на громадные черные буквы:
Он снова стал. На одинокой, покосившейся витрине была наклеена свежая афиша.
— Опусы, еще раз опусы, — пробормотал Никита, отрываясь от витрины.
Да, может быть, только опусы становятся его уделом на всю жизнь.
Мир отвергал Никиту Карева, чтобы принять. Обогащал одну его судьбу опытом несчастья и утрат в другой.
Ничто не повторится.
Но к Никите снова возвращается слух, и все становится как будто по-прежнему: деревья в инее, хрустит снег, и кровь еще наполняет сердце.
Пусть так.
КОММЕНТАРИИ
Замысел романа «Города и годы» (первоначальный вариант названия — «Еще ничего не кончилось») в основном сложился к началу 1922 года.
«Я задумал современный большой роман. Он охватит наши изумительные годы и людей, каких я видел в Германии, в Польше, на Волге, в Москве и Петербурге» [50] ,— писал Федин 13 февраля 1922 года А. Воронскому.
50
Сб. «Творчество Константина Федина». М., «Наука», 1966, с. 382.
«Городам и годам» предшествовала публикация непосредственно перекликавшихся с романом рассказов «Счастье» (журнал «Отклики», 1919, №№ 1–3), «Дядя Кисель» (газета «Сызранский коммунар», 1919, 22–23 ноября), «Товарищ» (газета «Боевая правда», 1920, 22 февраля) и ряда других.
Работа над романом продолжалась более двух лет. Отдельной книгой «Города и годы» вышли в 1924 году в Государственном издательстве в Ленинграде.
Роман сразу же привлек внимание критики.
Отмечая «мастерское владение сложной фабулой, детальную и продуманную обработку бытовых сцен и психологии героев, с выдержанными почти у всех (кроме Курта Вана) до конца характерами» [51] , «богатый психологический и бытовой материал» [52] , мастерское владение языком, рецензенты вместе с тем предъявляли автору романа немало претензий.
51
«Звезда», 1926, № 1, с. 233.
52
«Новый мир», 1925, № 4, с. 152.
«Почему Андрей Старцов поступает именно так, а не иначе?.. Почему и каким образом Курт Ван становится большевиком?.. Какая связь между Мари-девочкой и Мари-взрослой?» [53] .
«Характерное мироощущение интеллигента, копающегося в себе, не видящего смысла в жизни, — это мироощущение Андрея близко и самому автору. Поэтому в революции, — говорилось в другой рецензии, — видит Федин преимущественно теневые стороны» [54] .
Немало вопросов породила «кольцевая», по определению самого Федина, композиция «Городов и годов», необычность которой была воспринята по-разному. Если, по мнению Д. Фурманова, «манера переставленных глав— заостряет внимание читателя» [55] , а по мнению И. Оксенова, «весь роман образует единый круг, крепко спаянное кольцо, звенья которого неразрывны» [56] , то А. Лежнев утверждал, что автор тяготел «к авантюрному, приключенческому, сюжетному, занимательному роману», к «роману тайн…» [57] .
53
«Красная новь», 1925, № 5, с. 270.
54
«На посту», 1925, № 1, с. 212.
55
Дм. Фурманов. Собр. соч. в 4-х томах, т. 4. М., Гослитиздат, 1961, с. 471.
56
«Ленинград», 1924, № 23, с. 13.
57
«Печать и революция», 1925, № 2, с. 271.
Сегодня хорошо видно, что многие из упреков тех лет — следствие отчасти упрощенного восприятия и объяснения ряда жизненных конфликтов, отчасти же неверного представления о замысле писателя. В появившихся в последующие годы работах Б. Брайниной, М. Кузнецова и других «Города и годы» были, по существу, прочитаны заново.
Роман переведен на многие иностранные языки и языки народов СССР. Дважды, в 1930 и 1973 годах, «Города и годы» были экранизированы (первый фильм — режиссера Е. Червякова, второй — режиссера А. Зархи).
В настоящем издании роман печатается по тексту: Конст. Федин. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 1. М., «Художественная литература», 1969.
Стр. 24…под Москвой, г. Поклонной горы один приятель показал мне на новую радиостанцию. — Речь идет о первой радиотелефонной станции имени Коминтерна, строительство которой было начато в октябре 1921 года в Москве, в районе Горохового поля, за Курским вокзалом. Открытие станции состоялось 7 ноября 1922 года, и хотя волны ее не достигали Америки (Старцов ошибался), в свое время это действительно была самая крупная радиостанция в мире, мощность которой (двенадцать киловатт) превышала мощность вместе взятых радиостанций подобного типа в Нью-Йорке, Париже и Берлине.
Стр. 25. Румкорфовы катушки — прибор для преобразования тока низкого напряжения в ток высокого напряжения, сконструированный в 1852 году немецким механиком Г. Румкорфом (1803–1877).
Стр. 29. Взял книжку Мопассана — «Избранник госпожи Гюссон»… — Большинство новелл, входящих в этот сборник, написано в 1883–1884 годы; цитируемые далее строки — из новеллы, открывающей сборник и давшей ему название.
Стр. 30. Действительный статский советник. — Чиновники государственной службы были разделены в царской России на четырнадцать классов; в действительные статские советники могли быть произведены лишь лица, прослужившие в чине статского советника не менее пяти лет и занимавшие должность не ниже пятого класса. По законам Российской империи чин действительного статского советника приравнивался к чину гене-рал-майора (или контр-адмирала) и к придворному чину герольдмейстера; автоматически давал право на потомственное дворянство.