Городская Ромашка
Шрифт:
– Как ты, сынок. Как живешь?
После того, как сын ответил на все ее вопросы, Любима помолчала немного, глядя на Мирослава, и сказала негромко:
– Как давно я тебя не видела… Может, поговоришь с отцом, а, сынок? Негоже ведь так, поселился в Родне у наставника, словно нет у тебя родного, отчего дома. Сегодня, все-таки, праздник, вдруг и помиритесь.
Мирослав молча покачал головой и оглянулся, снова пытаясь найти глазами Ромашку или хотя бы ее названного брата. На этот раз не получилось.
– Ищешь кого?
– спросила мать. Ее проницательный взгляд
– Мирослав!
Это Людмила подошла, поздоровалась, потупила на миг ореховые глаза. Венка своего она еще никому не подарила: может ждала, что избранник первым подойдет или попросит… Над этим Мирослав не стал размышлять. Он ответил на приветствие и снова обернулся к матери.
– Я пойду, мама.
– Куда?
– растерянно спросила мать.
– Мирослав, неужели Ромашку городскую ищешь?
Он кивнул, не заметив, как побелело и вытянулось при этом лицо соседки Люды. Мать не стала его задерживать, только глаза воеводиной жены были теперь совсем печальными.
А Мирослав пошел к реке, туда, где шумно веселилась молодежь, где особенно звонко звучала музыка и песни. Тура он увидел издалека, а рядом с ним - довольную Веселинку: они стояли под раскидистой шелковицей, держась за руки и, кажется, не замечали никого и ничего вокруг. Мирослав не удивился, лишь улыбнулся и подумал, что не будет им мешать, к тому же в поле его зрения как раз попала удаляющаяся вдоль речного берега светлая девичья фигурка. В сумерках невозможно было бы сказать наверняка, кто это, но ни у кого из поселянок не могло быть такой короткой косички.
Прежде, чем Мирослав смог приблизиться и убедиться, что это действительно Ромашка, девушка скрылась из виду за растущими у воды абрикосами. Ее светлое платье мелькнуло и исчезло среди окутанных сумраком ветвей. Мирослав прибавил шагу, и вскоре сам оказался в абрикосовой роще. Он шел тихо, как привык ходить по лесу во время охоты, и наверное потому, когда извилистая тропка вывела его к берегу, стоящая на пригорке девушка не услышала его шагов. Так и есть, Ромашка… Голова чуть опущена, словно девушка крепко о чем-то задумалась, плечи поникли.
"Неужели из-за меня? Прости меня, Ромашка, прости"
Внезапно Мирослав услышал ее голос, в котором прозвучала горькая обида:
– Глупый, глупый венок!
Девушка взмахнула рукой, и колечко желтых цветов мелькнуло в воздухе и мягко шлепнулось на воду. Несколько секунд Мирослав смотрел, как покачиваются на поверхности Родны сплетенные в венок одуванчики, потом бросился вперед, на ходу снимая через голову вышитую рубаху.
Услышав быстрые шаги за спиной, Ромашка поспешила обернуться, но не успела - мимо нее пронесся человек и, сбросив на ходу рубаху, с разбега прыгнул в воду. Потрясенная Ромашка застыла на берегу, взволнованно подняв руки к груди.
Мирослав вынырнул как раз под Ромашкиным венком - случайно это у него получилось или нет, девушка не поняла. Улыбнувшись ей, Мирослав погреб к берегу. Выбравшийся из-под воды недалеко от все еще не пришедшей в себя Ромашки, он снял мокрый и совершенно жалкий на вид венок с головы, причем снял с явным сожалением.
– Зачем же так, - в голосе прозвучал укор, однако взгляд Мирослава показался Ромашке виноватым.
– Для кого плела, Ромашка?
Девушка опустила глаза: надо же, ведь всего-то немного не дождалась. И теперь ее и без того не особо ценный подарок превратился в почти бесформенное нечто. Но Мирослав не спешил возвращать его девушке, и, к тому же, он все-таки пришел…
Мирослав стоял перед нею с промокшим венком в руках, полотняные штаны липли к телу, а с волос ручейками стекала вода и бежала по лицу и плечам. Ромашка рассеянно подумала, что, должно быть, вода в Родне еще холодная. Она молчала, упорно не желая отвечать на вопрос - разве не знал Мирослав, для кого? Разве мог сомневаться?
Он улыбнулся.
– Подаришь его мне?
Девушка хотела кивнуть, но взгляд ее снова упал на венок, который после купания в речной воде выглядел далеко не лучшим образом, и Ромашка смущенно прошептала:
– Он мокрый. И некрасивый.
Мирослав повел плечами, будто желал сказать, что все это - совершенно незначительные мелочи.
– Так подаришь?
Ромашка вздохнула и, наконец, согласно кивнула. Мирослав сам опустил мокрые одуванчики себе на голову и улыбнулся.
– Прости меня, Ромашка. Я задержался в дороге.
– Ничего. Не страшно, - пролепетала девушка в ответ.
Чуть нахмурившись, Мирослав вытер ладонью лоб, по которому ползли капельки воды, бросил взгляд на лежащую в траве рубаху.
– Ты же замерзнешь, - заволновалась Ромашка. Она наклонилась, подняла рубаху, но замерла нерешительно, соображая, что на мокром теле ткань тоже вымокнет и не будет греть.
– Не замерзну, - ответил Мирослав, подошел ближе, заглядывая в лицо Ромашке.
– Скажи, Ромашка, для кого ты венок плела? Для меня?
Ромашка ответила на его взгляд и, не выдержала, рассмеялась.
– А у тебя есть другие предположения?
– поинтересовалась она.
Ее невинный вопрос почему-то озадачил Мирослава, отчего девушке вдруг стало совсем весело. Быть может, это давало о себе знать нервное напряжение сегодняшнего дня, наконец отпустившее душу, но Ромашка над этим не задумывалась. А Мирослав упрямо ждал ответа, хотя, с точки зрения девушки, он был очевиден.
– Для тебя, - сказала Ромашка со вздохом и - словно кто-то отпустил вдруг натянутую струну - как-то сразу стало вдруг легко и спокойно.
– Спасибо, - тихо ответил Мирослав. Он все еще внимательно, очень внимательно смотрел ей в лицо, потом взял из Ромашкиных рук свою рубаху и осторожно надел, стараясь не промочить ткань волосами, с которых все еще капала вода, и не уронить венок. Теперь Ромашка могла до стежка разглядеть вышитый узор на его вороте, и девушка так и делала - смотрела на вышивку, не решаясь поднять глаза.