Городские истории
Шрифт:
– Ты где? – произнес он в пустоту, обращаясь к котенку.
Котенок не отозвался.
– Я сейчас выпью весь чай, съем всю булочку и сырок. Будешь голодным.
Бомж говорил и радовался тому, что не разучился это делать. Он больше молчал, стоя у магазина. Молчал даже тогда, когда у него что-то спрашивали или жалели. Продавцы из магазина сначала сочли его за немого и сразу же прониклись состраданием. Грех было не воспользоваться уловкой, им же только что открытой. Ему всегда, с самого начала странствия трудно было открыть рот и попросить подаяние. Он его и не открывал, молчал и смотрел в землю. Прийти к родному дому, где он родился и рос, заставило желание увидеть сына перед смертью. Ее приближение он стал чувствовать. Поверить в свою
– Говорила мне мама не выходить за тебя замуж! Ненадежный ты! Так и вышло!
– Ты несправедлива ко мне. У нас есть все, даже сыну квартиру купили на будущее. Доход с нее снимать будешь. За потерю кормильца получать будешь. Говорят, неплохие деньги.
– Да? Хорошо стелешь! А кто из-под тебя горшки будет вытаскивать? Я молодая еще женщина!
– Не мог я этого предвидеть.
– Не выдержу я всего этого!
Вот и ушел человек из дома за своей предполагаемой кончиной, смертельно обидевшись на жену и жизнь. Жизнь посмотрела на него и решила по-своему. Жизнь – это тоже женщина. А она завсегда так!
Бродил-бродил человек по земле, ожидая смерти, а она не шла и не шла к нему. Сначала искал себе соратников по несчастью. Только попадались они пьющие, ворующие, драчливые и не верующие в Бога. Бомж был верующим человеком, как было заведено в его семье и завещано родителями. Так не дождался человек своей смерти по сей день, но стал ее чувствовать, думать о ней. Прошлое стало тянуть его из туманной дали, и пришлось ему, следуя этому зову, вернуться к стенам родного дома спустя много лет. Правда, обличие у человека стало совсем другим.
– Я уже ем, – объявил он котенку, как в громкоговоритель, но тот все равно не появился.
– Ну, осматривайся тогда, а я спать лягу, пока терпимо болит. Я теперь барон.
Степенно, даже торжественно, человек сел на матрас. Тот принял его. Человек завалился на бок и стал счастливым, и будет он таковым до самого утра.
День для бомжа – это несчастье, так как он находится под прицельными взглядами проходящих мимо людей. Взгляды разные, но воспринимает их бомж одинаково – почти равнодушно. Бывают заскоки, так называет про себя бомж свои слезы. Обычные человеческие слезы, посещающие его по нескольку раз в день. Накатятся неожиданно так. Как правило, это реакция на возникшие воспоминания из прошлого, чаще всего из детства. Чем еще заниматься человеку, ничем и никем не обремененному, без прав и обязанностей, без цели и мечты? Только воспоминаниями. Живущие в этом доме привыкли к фигуре, прислоненной к стене, и он запомнил каждого в лицо. Некоторые даже здороваться начали с ним машинально, но бомж всегда молчал.
Ночь – это перерыв в его стыде, неловкости, холоде и голоде. Хотя голод человек стал укрощать. Оказавшись в подвале, человек вскидывал брови, раскрывал глаза, которые весь день смотрели вниз, распрямлял спину и становился другим. Но никто его перевоплощения не видел. А теперь у него есть матрас. Это ли не чудо?! К вечернему чувству какой-никакой сытости и свободы прибавилось ощущение ночного счастья. Это ли не новое и забытое чувство?!
Кошачий детеныш вышел из-под импровизированной кровати. Лампочка горит, и ему совсем не страшно. Не страшно и человеку. Он бы ее выключил, только не нашел выключателя, сколько ни искал. Можно бы выкрутить лампочку, только она «новорусская», ртутная и на долгий срок предназначенная, ко всему еще и не выкручивается. Прикипела в патроне насмерть. Пробовал сильнее на нее воздействовать, так хрустит что-то в основании. Как бы совсем не вышла из строя! Оставил бомж лампочку в покое и привык к ней. Прежде чем лечь спать, ставил картонную упаковку от холодильника, получалось что-то вроде ширмы, которая закрывала назойливый свет лампочки.
Кошачий детеныш сел, задрал голову, стараясь разглядеть картонное сооружение. Потерся бочком об нее. Картонное сооружение стало шататься и упало на спящего бомжа, а тот так и остался неподвижно лежать под ним на новом матрасе. Переждав с минутку и успокоившись, котенок, цепляясь когтями за матрас, начал восхождение. В подвальном помещении тепло. Толстая горячая труба у стены знай себе греет и греет воздух. Близость человека не пугала, пугало одиночество, и кошачий детеныш заторопился к бомжу, устроился в ногах. С высоты матраса заметил на столике стакан с остатками чая. Инстинкт подсказал ему, что это влага. С матраса забраться на стол было легко. Стакан, как и картонная конструкция, свалился набок, и темная жидкость пролилась на поверхность. Она бежала по шероховатой столешнице, собирая пыль и становясь мохнатой. Котенок лакал мохнатую влагу, прикрыв глаза и припав пустым животиком к столу. Рядом с упавшим стаканом на столе лежал кусочек плавленого сыра. Он проглотил и его. Сразу все внутри успокоилось. Лапки стали подгибаться, глаза закрываться, и котенок заснул прямо на столе.
Под картонной крышей было душно, и бомж проснулся. Повертел головой и носом, уткнулся во что-то. Полежал неподвижно с закрытыми глазами, размышляя о случившемся.
«Неужели перегорела лампочка», – посетила человека неприятная мысль.
Подняв руку, он понял, что на нем сверху лежит картон. Оттолкнул его от себя, стало светло. Снял со стола котенка и положил рядом. Пальцем слегка надавил на него, чтобы понять, живой ли тот. Не просыпаясь, котенок вытянулся в струнку, задержался на мгновение в таком положении и стал обмякать, как бумажная салфетка в лужице с водой. Человек умилился и закрыл глаза.
Дом сердился на бомжа, но ему не было жаль своего подвала для него. Напротив, дом был благодарен бомжу за «субботники», которые жилец осуществил осенью. Соорудив что-то вроде скребка, бомж соскреб все, что мог, и перетаскал на помойку. Большая половина той части, где находилась слесарная, стала выглядеть лучше. Зловонные и обитаемые лужи засыпал песком с известью. Песок брал на детской площадке. Он промок вскоре, стал сырым и таким же зловонным, но смотреть на все это бомжу было легче. Благотворительные дела эти происходили ночью, так что жильцы и не ведали ничего об этом. Дом старый и потому любую заботу о себе воспринимал трепетно и благодарно. В отличие от людей он не мог проливать слезы умиления и приносить кому-то свои благодарности так, чтобы их заметили. Но будьте уверены, он их пролил и был благодарен бомжу.
Человек встал, свернул постельные принадлежности, завернул их в разорванную палатку. Выдернул из-под котенка простынь. Тот свалился набок, тут же вскочил и зашипел. Бомж веселился, глядя на все это.
– Пойдешь со мной или останешься тут?
Человек поставил матрас вертикально и прислонил к стенке.
Котенок забился под ящики. Там было пыльно, и на его усах повисла паутина. Человек прислонил картон к матрасу и приставил к нему ящики.
– В глаза не бросается, – объяснил он котенку и забрал последний ящик.
Котенок почувствовал себя голым. Хвостиком прикрыл лапки и снизу посмотрел на человека, который медленно превращался в бомжа, одна за другой теплые вещи нанизывались на человека. В какой-то момент он был подхвачен рукой бомжа и водворен за пазуху.
– Я бы тебя оставил. Да ты пищать будешь. Сердобольные бабушки станут тебя вызволять из подвала с помощью пацанов, а этого допустить никак нельзя. Облюбуют себе местечко для курения или еще чего-нибудь… Они сейчас ушлые.
Устал кошачий детеныш от переживаний. Заснул как человеческий, когда его вывозят на свежий зимний воздух в коляске.